-- Вы в этом так уверены?
София Юстина усмехнулась.
-- Уступит, разумеется. Уже сейчас я фактически замещаю его, как вы, наверное, сами поняли. В Сенате Юстины владеют твердым большинством, а плебейские делегаты тоже поддержат меня, если у правительства в ближайшие три года не будет особых неприятностей.
-- А император?
-- А что император?! Божественный владыка стоит столь высоко над нами, что великий грех для подданных обременять его политической рутиной. Его Величество приводит правительство к присяге; тем самым оно получает божественное благословение на власть...
"Удивительная страна, -- думал Крун, слушая Софию, -- где женщина в тридцать лет может стать первым министром, где старик, почитаемый за земного бога, покорно подписывает эдикты и произносит заученные речи и где люди считают все это само собой разумеющимся, -- вот такая удивительная страна правит Обитаемым Миром!".
-- Скажите, -- спросил он, -- а зачем вам власть?
София Юстина пожала плечами.
-- Я могла бы изречь много красивых слов о моем долге перед Отечеством, и прочая, и прочая, и прочая... Вы бы мне не поверили. Хочу быть с вами откровенной до конца, герцог. Я честолюбива, и в этом весь секрет.
Герцог насупился: он не жаждал такой правды. Новый облик княгини Софии, который он уже успел себе нарисовать, требовал чего-то возвышенного, великого, некой грандиозной цели, оправдывающей стремление к высшей власти. А действительность оказалась прозаичной до отвращения: Софии Юстине власть нужна была ради самой власти.
-- А я не честолюбив, -- пробурчал он. -- Если бы мой сын был готов принять бразды правления, я бы отошел от дел.
-- Мы с вами пребываем в разных измерениях, -- улыбнулась София. -- От тех, кто будет заседать в Квиринале, зависит немного. Народу нашему почти безразлично, кто правит им. При всякой власти аморийцы остаются аморийцами, господами мира. Столичные интриги -- дело столичной элиты: надо же и нам чем-то занять себя! А у вас иначе: если вы уйдете, ваши подданные потеряют то немногое, что у них осталось.
"Она права, -- подумал Крун. -- Только одно она недоговаривает: страна господ есть страна рабов. Амореи -- рабы своих богов и своего уклада. Поэтому им безразлично, кто у власти. А галлы -- воины, не рабы. Чтобы править воинами, кто угодно не сгодится!".
-- Мой сын осуждает меня, -- в порыве ответной откровенности вымолвил Крун. -- Вот почему я не могу уйти сейчас.
-- А ваша дочь?
