«Мразь, – брезгливо подумал Локшин, – обязательно продаст…»
– Перед выходом хорошо бы весь номер просмотреть, меня Сибиряков просил, – сказал он, подавая руку Бугаевскому.
– Пришлю, пришлю, – засуетился тот, – сам на квартиру привезу. Ей-богу, привезу…
– Нужный человек, – рассуждал Локшин, уже выйдет на улицу, – а какой неприятный…
И по мере того, как поспешное «Б» увозило его на Зубовскую площадь, он все больше и больше укреплялся в сознании, что Бугаевский устроит ему какую-нибудь пакость. Как может Ольга жить с таким человеком?
Локшин вспомнил, как не раз она, с ядовитой иронией высмеивала мужа, его беззастенчивый апломб, хвастливость и претенциозность. Резко и даже злобно разговаривая с Багаевским, она не стеснялась выказывать Локшину знаки искреннего расположения. Она открыто подчеркивала при муже, что Локшин ей не чужой человек. Порой казалось, что злобные искры ревности вспыхивают в торопливых глазках Бугаевского, и что улыбочка, обычная его подобострастная улыбочка, таит молчаливую угрозу.
– Тебе звонили, – встретила Локшина Женя и обиженным тоном добавила: –опять женский голос.
«Ольга», – подумал Локшин, и с деланным равнодушием бросил:
– Наверно из секретариата.
– Не из секретариата, а звонила эта… твоя…
Женя сделала на слове «твоя» придирчивое ударение. Глаза ее увлажнились, нос неприятно покраснел, кожа стянулась у скул, и лицо со стало старым и некрасивым.
– Удивительная манера устраивать скандалы из ничего.
– А эти звонки? А запаздывания? А записка?
– Какая записка? – испугался Локшин.
– А вот!
Женя торжествующе развернула перед нам записку, еще утром извлеченную из ревниво обшаренных карманов его пиджака. Локшин искоса взглянул на измятый лоскут бумаги, с удовольствием убедился, что записка не от Ольги.
– Дура, да ведь это от дяди Кости, – сказал он, вырывая из ее рук записку и указывая на таинственное «К» под несколькими строчками, приглашающими его зайти поговорить вечерком.
«Как хорошо, что я уничтожаю записки Ольги», – подумал он и, неожиданно для себя повысив голос, сказал:
– Что это за обыски! Рыться в карманах! Что это еще за фокусы? Ты бы еще слежку за мной устроила!..
– Так это от Константина Степановича? – виновато начала Женя, но Локшин не слушал ее. Он с шумом отодвинул стул и, бросившись на кровать, уткнулся лицом в подушку. Набитая нечистым пухом, она кольнула его лицо.
«Подушки и то хорошей нет», – оскорбленно подумал он и впервые за всю семейную жизнь ясно почувствовал, что он не любит Женю, что жизнь с ней тяготит и угнетает его.
