, что мыслящий человек – испорченное животное; и в своей
Эмилии, что, чем больше человек знает, тем больше он ошибается; единственное средство избежать заблуждение есть неведение. Кто спрашивает совета у разума, те не являются никогда людьми, или чей интерес движет пером, те опасны в политике в определенном направлении, которого они придерживаются; они те, что, овладев некоей установленной идеей, какой бы она ни была, пишут убежденно и с воодушевлением. Я возвращаюсь к своей теме.
Человек таковой, каковым я его оставил, завершая последнюю Главу, подошел в последовательном развитии своих свойств к первой ступени Социального состояния; он образовал объединенные между собой родственными узами фамилии; он изобрел много полезных вещей, он селился, он грубо одевался, он подчинил себе в услужение многие виды животных; он знал, как пользоваться огнем, и сверх всего этого он обладал произносимой идиомой, которой, хотя и бесформенной, хватало для его нужд. Это состояние, которое многие услужливые поэты и отдельные посредственные политики считали Золотым веком, на самом деле им не являлось; это был первый действенный шаг в цивилизацию, за которым должен был последовать второй и за ним третий. Путь явился открытым, и на нем столь же невозможно от самого начала было остановиться человеку, сколь и невозможно было не вступить на него: действия Провидения и Судьбы работали согласованно над этим событием.
Однако, женщина, что по праву могла гордиться всем благом, произошедшим из этого, не сумела им воспользоваться: на заре цивилизации она совершила очень тяжелую ошибку, ужасные последствия которой для нее едва не повлекли за собой гибель целой Расы. Радуясь изменению, совершившемуся в ее судьбе, она лишь мечтала его закрепить и, ценя только свой индивидуальный интерес, она позабыла о главном интересе общества. Поскольку инстинкт склонял ее скорее владеть, нежели пользоваться, и тщеславие проявляло себя в женской душе прежде всякого иного чувства, она привязалась к своему мужу более из интереса, чем из желания, заставив его угождать своему тщеславию скорее для того, чтобы удостовериться в своем обладании, нежели для него сделать себя более приятной. Она хотела прежде быть любимой, чем любить, дабы никогда не рисковать своей властью. Мужчина, инстинкт которого, наоборот, склонял скорее пользоваться, чем владеть, облегчил корыстные замыслы своей подруги, заставив свою гордость уступить тому, что его жалость воспринимала за слабость. Его внешние заботы вызывали ее домашнее безразличие, и он не оказывал никакого сопротивления повседневному захвату власти женщиной, которая, согласно его желаниям, вскоре стала абсолютной госпожой всего домашнего хозяйства: в нем она создала центр, здесь распоряжалась и отдавала команды тому, кому Естество предназначило быть ее господином. Воспитание, которое она давала дочерям, под стать своим идеям, возвышали в них силу инстинкта, направляя их все более и более по ошибочному открытому ей пути. Таким образом, по прошествии нескольких поколений, был установлен женский деспотизм.
