Что касается властей и правых политических кругов, то их отношение к эмигрантам было противоречивым. Поначалу они проявляли интерес, пытались видеть в них союзников, иногда даже финансировали деятельность правых эмигрантов (например, генерала Бискупского). По отношению к левым, в том числе эсерам, венгерские власти с самого начала испытывали подозрение>11. Со временем, однако, после негативного опыта, они стали более осторожными и с монархистами, так как выяснилось, что среди них было немало искателей приключений. Однако с серьезными монархистами власти работали и тогда, когда те уже утратили свой официальный статус. Такими людьми были князь П. Волконский и уполномоченный Врангеля А. фон Лампе, не потерявшие свои экстерриториальные права даже после того, как их имена вычеркнули из списков дипломатов. Здесь надо отметить, что и сами русские эмигранты охотно дискредитировали друг друга в глазах венгерских властей.
С 1925 г. венгерские власти не доверяли полностью ни одной группировке. Начальник отдела министерства обороны в своем письме к министру иностранных дел Калману Каня объяснил это следующим образом:
«Что касается политического восприятия этих двух монархических группировок, можно сказать, что группу [Николая] Николаевича следует считать скорее франкофонской, в то время как поклонники Кирилла акцентируют внимание на своем германофильстве. Однако, несомненно, что обе группы проникнуты идеями панславизма и поэтому ищут опеку такой страны, или готовы служить такой стране, которая наиболее поддерживает их в идее освобождения России. Этой страной сейчас является Франция». Как отмечалось далее, «с точки зрения интересов Венгрии русские всегда оказывались врагами венгров», и дружелюбие отдельных эмигрантов в отношении Венгрии не изменят общей ситуации. А потому интересы безопасности страны требуют подозрительного отношения ко всем без исключения проживающим в Венгрии русским. Тем более, что после долгих лет лишения и нужды часть эмигрантов настолько «морально опустилась, что за деньги они готовы на все». По мнению автора документа, особую опасность представлял именно интеллигентный слой русской эмиграции: войдя в доверие к некоторым представителям венгерской элиты, эти люди, пользуясь своими общественными связями, могут получить секретную информацию о ситуации в стране и использовать ее против Венгрии»>12.
Из цитаты видно не только то, что венгерские аристократические круги с сочувствием отнеслись к попавшим в беду собратьям по общественному положению, но также и то, что, пережив период первоначального «кокетничания» с белоэмигрантами и грандиозных общих немецко-русско-венгерских контрреволюционных планов, власти Венгрии смотрели на русских эмигрантов с нарастающим недоверием. Здесь, помимо естественной и совершенно рациональной осторожности, сыграло свою роль и определенное разочарование в русской эмиграции, тоже имевшее под собой основания. К недоверию, вызванному непосредственным опытом общения, примешивались также традиционные венгерские предрассудки и опасения в отношении русских, которые были характерны для общественного сознания Венгрии до 1914 г.
