Потом Тун отправился на свою работу - надо было увязывать дрова. Он знал, что в эти дни его смена, и ничто не должно было его задерживать. Работа даже доставляла ему радость. Он взмахнул топором и начал так рубить, что было слышно издалека.
Спустя три дня Тун снова стоял во внутреннем дворе и рубил дерево, напевая при этом; казалось, он был в хорошем настроении. Вдруг перед ним появился посыльный и протянул ему письмо. Письмо для него! Он разорвал конверт и стал читать.
Бывшая соседка по дому на Гартенштрассе в Амстердаме сообщала ему о смерти его матери. Она долго болела, однако, вовремя признала себя заблудшей грешницей, склонилась пред Богом, покаялась и обрела счастье в Иисусе Христе. Кроме того, она много раз повторяла, что ее сын не был виновен в смерти своего отца и просила у него прощения за все, чего она лишила его как мать. Ее последним желанием было вновь увидеть Туна в Царствии Небесном.
Тун не мог дальше читать, буквы расплывались перед его глазами - он плакал. Постепенно слова, прочитанные им, стали доходить до сознания Туна во всем их смысле. Тогда он развернулся и кинулся в приемную начальника. Шеф встал и принял мальчика в свои объятия.
- Ну, теперь ты должен стать на колени! - сказал он. - Тогда Бог сможет обратиться к тебе, милый друг! Только встань, и я сделаю то же. Вместе мы выдержим все это!
- Если ты опустишься на колени ко Кресту Голгофы, тогда и ты восстанешь. Тогда ты будешь благословлен, оправдан, твой греховный груз спадет с тебя, ты станешь бесконечно богатым - чадом Божиим. Тогда же ты будешь поставлен в ряд последователей Господа, должен будешь принять Его крест и следовать за Ним. Тогда начнется непростой узкий путь.
Так было сказано Туну. И когда он снова взялся за топор, чтобы продолжить свою работу, ему казалось, что он все еще чувствует на своей руке теплое рукопожатие Шефа. Но во время работы все отчетливей в его памяти всплывала картинка; на старой, гнилой лестнице стоял мужчина, а за ним - женщина со спутанными волосами. Ничто на свете уже не могло изменить случившегося, и эта картинка должна была стать последним напоминанием о его матери. Теперь ему это полностью стало ясно, и в его сердце нарастала такая волна горечи, что ему хотелось взять и одним махом расколоть огромный чурбан. Он махал топором в забытьи, работая с такой отдачей, что в испуге очнулся от крика Попрыгунчика, выглядывавшего в окошко из своего теплого угла и качавшего головой.
