Разрешение спрашивать неясное не означает разнузданности. Это быстро выяснила на своей спине Клуллираст, которая, пытаясь заработать себе чашку шоколада, спросила:
— Значит, с мужчинами можно говорить обо всём, не стесняясь?
— Женскую стыдливость забывать нельзя. Её лишены только шлюхи и рабыни. Да и то вторые лишь потому, что у них своей воли нет и они обязаны повиноваться всем приказам хозяина или кого хозяин велел слушаться, — отрезала Акорнинсса и четыре раза как следует хлестнула нахалку.
Начали немного учить писать и читать по-старкски: показали знак "старк", которого не было в Древнем языке, и три буквы, которыми он может записываться: "стр", "а", "к". После ужина танцы, пение и одновременно занятия заняли ещё пару часов. Лишь затем агашкам разрешили лечь спать.
Чуть не до рассвета из многих палаток доносилось хныканье девиц, которые не могли уснуть на жёстких ложах. Когда кто-то начинал слишком громко скулить, дежурные дамы заходили в палатку и учили розгами всех четырёх. Скулёж утихал.
Лильнинуртат тоже не спалось. Она взяла арфу, вышла из палатки, уселась на скамеечку на площади и тихонько стала петь, подбирая мотив. Она вспоминала жениха, оставшегося в Агаше, поскольку отец не осмелился возразить евнухам царя, отбиравшим невинных красивых девушек, чтобы отдать в невесты старкам. Проходившие мимо наставницы похвалили её за поведение, достойное высокородной дамы, и дали в награду ещё немного лукума. Осмелевшая девушка негромко спела сложенную ею песню.
Жалость к последним остаткам весны
С каждым днём мои чувства все больше в расстройстве,
И все мысли мои в прошлых днях и ночах обитают.
Становлюсь я безумной от вечной досады и боли,
Хризантемы цветы не красой, а тоской опьяняют.
Навевает печаль кипарис, вместе с ним над ручьем плачет ива,
Как деревья в огне, так страдает в разлуке душа,
А тоска как бамбук: лишь сорвёшь её, вновь вырастает,
И пронзает мне сердце мечами ростков не спеша.
Как расстались мы, милый, небосвод туча вздохов закрыла,
Солнца свет не пропустит и самым безоблачным днем.
Я с утра до заката всё смотрю вдаль в бесплодном волненье,
А тоска всё внутри мне расплавленным жжёт серебром.
Вдаль цветы унесли из лесов горных вешние мутные воды,
Наигравшись, на грязной дороге оставили их увядать,
На постели душистой всё время под лёгким мечусь одеялом:
Спать хочу, но от мук по ночам не придется мне спать.
Ведь как год длится час этой ночи бездонной и тихой,
Протекут десять лет, постареет любая краса.
