Джей со стоном отвернулся от ударившего в глаза солнца и накрылся с головой. Разбудить его в такой момент! Святые каракатицы, как она кричала, когда он брал ее на чертовой барной стойке! Еще бы минута — и он бы кончил во сне, словно ему пятнадцать.
— Милорд, я позволил себе сделать для вас двойной эспрессо с перцем, — напомнил о себе Мак.
— Который час? — неохотно высунувшись из-под одеяла, спросил Джей.
— Восемь тридцать две. Завтрак через двадцать восемь минут.
То-то спать так хочется. Он вернулся в пятом часу, совершенно счастливым и почти трезвым, даром что уезжал из дома с твердым намерением нажраться до свинячьего визга. Такое с ним случалось редко, но намного чаще, чем хотелось бы — каждый раз, когда в его лондонскую квартиру наезжала погостить матушка.
Но вчера как-то разом расхотелось. Нажираться в компании такой девушки — святотатство. С такими, как Рейнбоу, надо гонять на байке под дождем, танцевать на столе и заниматься любовью — где угодно и когда угодно.
Черт. Надо немедленно в холодный душ. Разговаривать с матушкой следует с ясной головой.
— Кофе, — сев в постели и взъерошив и без того лохматые волосы, велел Джей.
Серебряный поднос с кофейной парой веджвудского фарфора (семнадцатый век) и серебряным кофейником (восемнадцатый век) очутился перед ним ровно через секунду. Рука в белой перчатке тут же потянулась к кофейнику, налить милорду кофе.
А то милорд, бедняжка, не справится сам.
— Благодарю, Мак, — сказал он, принимая хрупкую чашечку, наполненную ровно на три четверти.
— Приятного аппетита, милорд, — склонил голову камердинер.
Отпив кофе, Джей с ностальгией вспомнил, как в шестнадцать лет устроил бунт. Он пошел в универмаг для нормальных людей, купил себе керамическую кружку с Человеком-пауком и потребовал, чтобы утренний кофе ему подавали исключительно в ней.
Мак, разумеется, ни слова не сказал против — он же камердинер в седьмом поколении, а не какой-то там гастарбайтер. Но какой у него был вид, когда он утром принес кофе! Святые каракатицы, Джей чуть было не спросил, не умер ли у Мака любимый дядюшка. Но увидев, как тот льет кофе из серебряного кофейника (восемнадцатый век, Флоренция) в кружку (двадцать первый век, Тайланд) так, словно под дулом пистолета оскверняет драгоценности короны, все понял.
Осознал.
Проникся.
И ни разу не спросил Мака, куда пропала та кружка. А пропала она ровно в тот же день. Зато дядюшка Мака воскрес, а сам он «забыл» о распоряжении миледи подавать юному лорду исключительно кофе с молоком и не более двух печенек.
