Селение окружали десятка два отдельно стоящих домов, в одном из которых жила семья Ортего — отец и трое сыновей.
Глава семейства — Хуан Мануэль всегда любил подчеркнуть, особенно выпив кружку-другую вина, что Ортеги — это дворянский род. И ещё он любил прихвастнуть, что когда-то, ещё в незапамятные времена, их семейство обладало богатствами и владело обширными землями. Правда, когда именно, Хуан Мануэль Ортего никогда не уточнял. С ним обычно и не спорили, потому что в Санта-Риберре жители знали друг о друге практически всё, и каждому было известно, что дворянство семейства Ортего никто не может ни подтвердить, ни оспорить, как и право на владение землёй.
Все здесь находились в одинаковом положении. Документов, которыми когда-то короли и бароны даровали право владения землёй, почти ни у кого не сохранилось. Войны и пожары сделали своё дело, и все жили по раз и навсегда заведённому порядку: если ты обрабатываешь эту землю — значит, она принадлежит тебе. Если твой скот пасся на этом пастбище с незапамятных времён — значит, оно тоже твоё.
Затевать споров из-за земли в этих краях было довольно нелепо. Каждый обрабатывал столько, сколько мог.
Так размеренно шла жизнь в Санта-Риберре и её окрестностях. Но всё хорошее или, во всяком случае, спокойное когда-нибудь кончается.
Местный помещик, которому принадлежала большая часть земли и побережье, Рауль де Суэро, скончался, не оставив после себя наследника. И вот уже два года шла тяжба между его родственниками и родственниками жены. Дело тянулось долго с переменным успехом…
А тем временем жизнь в селении и его окрестностях продолжалась своим чередом…
Всю ночь лил страшный дождь, словно небеса раскололись, и вся скопившаяся влага хлынула на землю. Шум ливня иногда перекрывали оглушительный взрывы волн, ударявших в каменистый берег. Неистовый ветер гнал над землёй низкие, облака. В их разрывах то и дело вспыхивал диск ущербной луны.
Младший сын сеньора Ортего Хуан Гонсало, которому только исполнилось восемнадцать лет, проснулся ещё до наступления рассвета.
Он лежал на своей узкой кровати, вслушиваясь то в постепенно затихающие звуки стихии, то в заливистый храп своего отца и братьев. Те, как всегда после вечерней попойки, спали беспробудным сном.
Юноша любил просыпаться ещё затемно. Тогда его убогое жилище не казалось таким бедным. В полутьме можно было вообразить себе чистые стены, новую красивую мебель.
Он сбросил с себя одеяло и быстро оделся. То, что сеньора Ортего умерла десять лет назад, конечно же, не могло не сказаться на быте семьи Ортего. Всё здесь говорило о том, что женская рука давно не прикасалась к вещам. Даже запах в доме стоял особенный — чисто мужской, настоенный на табачном дыме, месяцами не вытираемой пыли и спиртном.
