Барашек, естественно, не остался в стороне. Тут же стал трясти бубенцами. Совсем как тогда на улице, возле академии. А я едва не разорвал бинокль пополам, когда обе его руки оказались у балеринки на талии.
Она ведь с ним только танцует?
Или все-таки встречается?
А если он даже стал ее первым?...
Нет, чертов Барашек, не целуй ее! Хотя бы не у меня на глазах!
Видели, видели, как она увернулась? Не нравится он ей, как пить дать. Нет у них ничего общего, или я вижу только то, что хочу.
Ведь она с детства в театре. Может, ее заводят мужики в лосинах. И тогда у меня нет ни одного шанса. Их и так немного, но лосины это контрольный.
Да, мужик в черном, молодец, гони этого петуха от своих лебедей. Ошиваются тут на озерах всякие. Полным полно других танцовщиц, видели в прошлой сцене, нечего к балеринке приставать. И не надо руки заламывать, Барашек! Тебе никто не верит. Твоя задница и то играет лучше.
Боже…
Как высоко она, оказывается, ногу может поднять. И даже в такой позе наклониться? Так низко?…
Я же теперь никогда этого не забуду.
И как она двигает руками, как будто за ее спиной и правда крылья. Будто вот-вот оторвется и взлетит на самом деле над сценой.
И того, какая она вся хрупкая, нежная. Тонкая. И как, при этом, твердо врала Морозову, ни капли не меняясь в лице.
Несмотря на то, что она девочка, она умеет держать себя в ежовых рукавицах. Даже сейчас, когда так глубоко дышит, при этом все равно улыбается. Как будто проще простого вот так балансировать и вертеться на одной ноге. Как будто это одно сплошное удовольствие, а не кропотливый многочасовый труд.
Нежная, неуловимая балеринка, ради которой целый зал в один момент взрывается овациями. И я понимаю, что тоже стою вместе с ними. И тоже хлопаю. А моя соседка больше не хмурится, глядя на меня, а обменивается со мной восхищенным взглядом.
И не могу остановиться. Даже когда она убегает за кулисы, я почему-то хлопаю так сильно, словно знаю, она обязательно услышит. Узнает. И появится снова.
Она действительно выбегает, склоняется так низко и замирает, как статуя. А потом поднимает голову и улыбается. Не мне. Барашку.
Я бы все отдал, чтобы она вот так улыбалась мне.
Занавес отрезает балеринку от меня, а в зале снова вспыхивает свет. Люди поднимаются со своих мест, и я тоже не могу усидеть на месте. Нахожу в коридорах того ряженного и протягиваю деньги за программку. Говорят, искусство бесценно. Согласиться с этим сложно, когда в кармане всего пять сотен, но я должен узнать, кто все эти люди и кого играет Барашек.
