Я не понял, но опять кивнул.
-- Так ты... вы дочь генерала ордена?
-- Нет, это он мой отец. Духовный отец.
И опять я ничего не понял, но па всякий случай обнажил зубы в подобии улыбки и поклонился. Почему-то хотелось подхалимски шаркнуть ножкой, Сдержался.
-- Я его воспитанница, -- хвастливо пояснила девица. Адепт громогласно хмыкнул.
-- Да, именно воспитанница! -- повторила девица. -- Пшел вон, образина!
Последние слова относились к адепту, но я вздрогнул, еще раз поклонился и все-таки шаркнул ножкой.
Недовольно ворча, адепт вышел. Девица несколько секунд прислушивалась к удаляющимся шагам, а потом сказала:
-- От меня тоже кое-что зависит, понимаешь? Генерал немного рассказал мне о тебе, но хотелось бы услышать все из первых уст. Надеюсь, это меня развлечет, ну а если нет...
Тысяча чертей! И почему я в свое время не ходил на факультатив по истории мракобесия?! Знал бы хоть, как с ними говорить надо. Кажется, побольше лести и самоуничижения... Люди-то, конечно, остаются людьми в любой альтернативной действительности, разница только в том, как они себя называют: гетерами, наложницами, воспитанницами, экономками или друзьями по работе. Суть одна, а попробуй ошибись в названии -- мигом изжарят.
-- Я рассказывал его превосходительству э... господину генералу историю злоключений, кои имели место быть с вашим покорным э... слугой...
Я говорил долго, пока не споткнулся, пытаясь закруглить какой-то неудобоваримый комплимент, и со вздохом закончил:
-- ...и я с великим усердием, насколько позволят мои ничтожные силы, изложу тебе все, что ты пожелаешь, о несравненная дева, светоч добродетели и красоты, продлив свою жалкую жизнь хотя бы на время моего грустного повествования.
Вздох у меня получился почти талантливо. Да что там скромничать, гениальный был вздох, полный самого безысходного отчаяния и смирения, но тут, как назло, в памяти всплыла обнаруженная мною в одной из действительности история "Тысячи и одной ночи", и я закусил губу, убивая идиотскую ухмылку.
-- Но почему же ты собираешься рассказывать грустное? -- капризно сказала девица. -- Я не хочу грустное. Понял? Ну что же ты молчишь? Говори!
Говори! А что говорить? Рассказать ей об Институте, где я работаю? Нет, взгрустнет несравненная -- и никто не даст за мою жизнь сгоревшего предохранителя. От скучающей женщины можно ждать чего угодно.
Я усиленно ворочал мозгами, пытаясь вытряхнуть из извилин хоть что-нибудь смешное. Выдать ей обойму институтских анекдотов? Так разве поймет, куда ей, темной...
