Фрегат действительно, как писал Осоргин, оказался отменным судном. Конечно, не ровня линейному, который лишь во снах грезится, но всё же сердце в груди пело. Водоизмещением в четыреста тонн, «Северный Орел» мог похвастаться двумя батарейными палубами − открытой и закрытой. По бортам из портовых нор62 зло взирали на мир жерла пушек.
К восторгу Андрея, подводная часть судна оказалась обшитой медью. Уж он-то знал каторжные муки мореходов: чтобы хоть как-то сохранить днище от нашествия морского червя, они сухотились с дополнительной обшивкой корпуса дюймовой доской, устилали ковром прокладку из овечьей шерсти с крутым замесом толченого стекла. В известной степени мера эта спасала корпус, но затабанивала63 скорость и увеличивала осадку.
Ход «Северный Орел» имел отличный; рангоут64 − загляденье, мечта каботажников, а добрая оснастка позволяла фрегату бороздить океанскую прорву почти по фронтиру65 сплошных льдов.
«Что зря Бога гневить, посудина сия может решительно сцепиться с любым врагом − ни испанцу, ни британцу кормы не покажет. Лопни от зависти, либо умились до слез», −заключил капитан.
Но пуще всего он радовался команде, с которой предстояло кроить океан, − настоящие форменные матросы. Знакомясь с застывшими во фрунт усачами, Андрей Сергеевич исподволь вглядывался в серьезные, мореные лица и облегченно итожил: случись что − не подкачают.
* * *
Преображенскому не однажды случалось совершать хождения дальние, влипать в переделки. И вот в такие-то роковые минуты он впадал в бешенство: дело приходилось иметь с неуправляемым промысловым сбродом, ни к черту знавшим морское ремесло.
Угрозы капитана и даже расправа лютая для этой рвани − кимвал бряцающий; попервоначалу, случалось, промысловики поджимали хвосты, но вскорости распускали бойчее павлиньего… Знавали подлецы: капитан всех акулам в корм не отправит − рук не хватит до берега дойти.
Однако признавали варнаки Преображенского головой отчаянной, но не теряющей разума, а потому на рожон без меры не лезли.
* * *
Лицо Андрея Сергеевича озарилось улыбкой при трескучей дроби сигнального судового барабана.
Не сгибая ноги, печатая всей ступней по звонкой палубной доске, тут же лихим приемом схватываясь за ножны шпаги, к нему приблизился вахтенный офицер Мостовой.
За два шага окаменел и смело взглянул в глаза новому капитану, взметнулась к треуголке рука в белой перчатке, и четко отчеканился рапорт.
Преображенский отдал честь мичману и, развернувшись к матросам, раскатисто гаркнул:
