Стучат каблуки ботфорт. Грозно охает дверь, точно говорит: «Так-так, приехали-с, барин, так нос не казать!..»
Щелкает железом языка как-то по-домашнему мягко, даже задушевно. Стены-молчуны, и те будто шепчут: «Ну-с, вот и слава Богу, вернулся… звони же быстрей!»
Преображенскому даже не верится: время и версты были сметены с сердца, что пыль.
Теплый, до слез дорогой всплеск валдайского колокольца, но куда как более нежный, чем у командира порта.
Tс-с! Приглушенные шаги за дверью. О, ему не спутать их нигде, никогда, ни с чьими… и маменькин голос − тихий, чуть с трещинкой: «Андрюшенька, ты?»…
* * *
Тульские часы, убранные ореховым футляром, отбили три часа пополуночи, когда Преображенский открыл глаза. За окном скользила та же темь, и ветер в печной трубе продолжал тоскливо гудеть. Виднелись одни лишь высокие переливчатые звезды, безнадежно далекие и чужие. Андрей принялся спросонья соображать, что заставило его насторожиться. Подумал, что это могут быть остатки сна, но тут же ощутил: в доме помимо его сновидений осязаемо жила беда. Она двигалась, она подступала всё ближе и ближе.
Громадьё небес полыхнуло желтым черноточием, высветив на мгновение ветви голых дерев сада, и тут он вспомнил − сердце сжалось, холодное предчувствие мохнатым пауком зашевелилось в желудке. Преображенский втянул воздух, мышцы напряглись, взгляд вперился в потолок − по чердаку кто-то ходил…
Андрей выскользнул из-под одеяла и быстро оделся. Затаив дыхание, он оживил исплакавшуюся за ночь свечу, бесшумно взял со стола один из пистолетов и, щупая взглядом потолок, прислушался.
Тяжелые, грузные шаги захрустели справа над его головой. Капитан тихо последовал в ту же сторону. Ему пришлось выйти из спальни, миновать горницу с кабинетом и по коридору дойти до кухни, где луна расплескалась голубым светом, положив четкий квадрат окна на пол.
Преображенский замер. В углу сопела неостывшим теплом печь, а рядом стоячилась лестница, ведущая на чердак. Посмотрев на чердачный люк, он едко улыбнулся.
«Ну-ну, давай, давай, злец! Порви свой воровской пуп. Сейчас я угощу тебя», − капитан беззвучно взвел курок.
Чердачное кольцо было накрепко схвачено с железной скобой основательной цепью, дважды пропущенной между ними. Не расхлестнув цепь, было немыслимым делом даже пытаться вскрыть крышку чердака. И тем не менее дыхание Андрея участилось. Свинцовый ком с новой силой оттянул желудок.
Увесистая крышка с чугунными пластинами на болтах внезапно ожила, вздрогнула и будто застонала; жидкие ручейки песка и пыли заструились из узких щелей. Гремучей змеей натянулась цепь − крышка не поддалась, с кратким стуком водворившись на место.
