«Хм, сдается мне, не сильно тут потом обливаются в радении для Отечества, − ухмыльнулся про себя моряк. − И то верно: хиреет за делами глас Особенной канцелярии»42.
От зоркого ока его превосходительства не ускользнула холодная брезгливость ко всему штатскому, тронувшая строгий взор офицера. Это, однако, ничуть не задело самолюбия адмирала порта. Напротив, он просто заметил:
− Я понимаю вашу иронию, Андрей Сергеевич. Но знаете ли, голубчик… служить в такой дыре, в сумасшедшей дали от столицы… Скотская жизнь, капитан! А сие, смею вас уверить, недешево стоит. Скука и серость! И ежли б не охотничьи утехи, я бы, пожалуй, сдох от тоски. Простите старику неприкрытую грубость, mon cher. К тому же, я гол, как сокол. Увы, Создатель семьи не дал… А чертовски хочется тепла, уюта… Вот и получается, что дом мой −служба. − Михаил Иванович хлопнул ладонью по столу. −Ежели угодно, возможно и наоборот: служба − дом. А вы находите это предосудительным? Порочным?
Черкасов повел смущенно плечом:
− Прежде не искушен подобным был… Не привык…
− Изволите еще коньяку?
Предложение Миницкого будто в шлагбаум уперлось. Моряк отрицательно качнул головой.
− Как угодно, голубчик. Ну-с, теперь слушаю вас. Как понимаю, вы опять в трудах насчет передачи судна Преображенскому? Не промахнулся?
− Так точно, ваше превосходительство.
− Не сомневайтесь, эпистолу вашу я изучил. Вы были посланы в Охотск графом Румянцевым?
− Точно так, с заходом на японские острова для снабжения тамошней православной миссии порохом, свинцом и воском.
− И щедро?
− Всего по три тысячи фунтов, а воску вдвое более будет.
− Не густо. Ну, да что Бог послал, − командир порта прокашлялся в платок и вдруг резко заявил: − Я вот что скажу вам, сударь, без всяких экивоков. Мне самому тошно черепашить с этим делом. Но поймите и вы меня! Слов нет, форштевни бы уже срывали пену волн… Но, как на грех, произошло УБИЙСТВО! Разумеете, убийство! Капитана Осоргина нет, и казачьего разъезда − тоже. И трупы их, увы, не найдены. − Лицо адмирала омрачилось, стало суровым и непреклонным.
− Но имеется письмо убитого князя!
Они молча глянули друг на друга, словно грудь с грудью сошлись. Легла тишина.
− Вот оно, − Миницкий поддал пальцем, как штыком, лежащую на столе бумагу. − Ну-с, и дале что?
− Это я вас хочу спросить, что дале? Вы предаете его сомнению, ваше превосходительство?! Оно же… кровью писано!
− А вот сего − не надо! Тверезым будьте, − холодно одернул командир. − И ответьте на милость, кто вам сказал, голубчик, что это кровь Осоргина, а не свиньи?
