− Не смейте трогать имени отца, Пэрисон, вам до него далеко, как до шпиля Биг-Бэна.
− О, не спорю. Так же, как и до казематов королевской тюрьмы, где он четвертый год вспоминает о своей ненаглядной дочке.
− Да как вы смеете!
− Смею, − мелкие глаза зло блеснули на красном, точно распаренном лице. − Довольно мне говорить о возрасте и благородстве вашего отца! Седина никогда не мешала Джеффри Филлмору быть негодяем.
Леди Филлмор, в родословной которой было без счету славных рыцарей, перед которой склонялись знатные фамилии и «мели землю перьями своих шляп», вдруг почувствовала железные объятия Фатума…
Задыхаясь от отчаяния, она схватила с консоли фужер с недопитым токайским, но он запрыгал в ее руке, и золотистое вино пролилось на голубую поляну персидского ковра. Она как-то враз сникла, подтянула колени к подбородку, уткнула лицо в ладони, часто вздрагивая всем телом.
Однако Пэрисон был неумолим, как кромвелевский26 палач:
− Будьте благоразумней, леди! Иначе − пеняйте на себя. Впрочем, если вас не казнят, а бросят в Тауэр к старому кроту Филлмору, пособнику Бони27, это будет высокой милостью. Вам сие улыбается? А между тем, моя дорогая, −барон рассыпался хриплым смешком и положил широкую ладонь не ее упругое бедро, − вам стоит лишь захотеть…
− Вы! Животное! − Аманда отшвырнула его якобы по-дружески положенную руку. − Бригандажер!28 Грязный лжец! − всякая краска отхлынула от ее лица, глаза потемнели, сделались большими, почти безумными. − Эти увещевания я слышала уже тысячу раз в Лондоне, Риме, Париже − там, где за вашей тенью лилась кровь, ломались судьбы и сыпался яд… Сколько я еще должна сделать, чтобы спасти отца?! О! Вы прекрасно знаете, что он не виновен! Откровенность и честность сгубили его. Весь его грех в том, что он имел глупость в Сент-Джеймском дворце заметить: «Император Франции Буонапарте больше заботится о своем народе, чем его величество Георг IV».
− Это ваше последнее слово, мисс? − с угрозой надавил Пэрисон.
Но она будто не слышала. Глядя в одну точку немигающими, потемневшими глазами, Аманда с каждой секундой ощущала, как ширится и разливается вокруг нее зловещая пустота, и угадывала сердцем нечто ужасное, роковое, чему препятствовать и противостоять не было сил…
Она внимала заполошному стуку своего сердца и тупо молчала, чувствуя себя лишь орудием в цепких руках, понимая, как липко и навсегда спеленута паутиной интриг, сотканной из фальшивого блеска.
− Так что мне передать лорду Кастльри? Вы отказываетесь помочь своему отцу и Англии? − Нилл Пэрисон с плохо скрытой нервозностью комкал перчатку.
