С досадой вспоминая безвозвратно пропавшие время и деньги, Воронков ощущал себя примерно так же, как если бы его любезно накормили мылом с запахом шоколада, вынутым из красивой обёртки, на которой коварно обещался ещё и вкус. Тьфу! — и он действительно сплюнул на обочину. Вспомнился где-то слышанный стишок:
Когда прокат нам фильм плохой сбывает, Я до конца его смотрю любезно. Неинтересных фильмов не бывает. Ведь глупость тоже очень интересна![1]
Вот только последнее время «когда» постепенно превращается во «всегда». Так что запасы любезности здорово поистощились!
⁂
Налетевший порыв ветра бросил в лицо висящую в воздухе водяную пыль — подобие дождя продолжало методично пропитывать мокротой окружающий мир. Но идти домой Сашке всё равно не хотелось. Он поднял воротник, засунул руки поглубже в карманы, и ноги сами понесли его куда-то в сторону центра. Минут сорок он бесцельно шагал, по наитию сворачивая на перекрёстках и лениво поглядывая по сторонам.
Такие вот «спонтанные» прогулки Воронков давно уже открыл для себя, как неплохой способ восстановления душевного равновесия. Козя называл это мышечной медитацией — ну так ему лучше знать. Серёга сменил с десяток секций и групп мордобойно-зубодробительной направленности и, само собой, в каждой находился доморощенный гуру, направляющий духовное развитие учеников по очередному «пути истинному». Из этих наставлений Козя вынес богатые познания в дзен-хрен-терминологии, но в то же время укрепился в уверенности, что всё это ерунда, а главное вовремя рукой-ногой махнуть. Ну и попасть, естественно! Чему и учил теперь крепкомордую молодь, не забивая им мозги возвышенной туфтой, «таки имея с этого маленькую копейку денег». (Рыжий уверял, что так сказали бы в Одессе.)
Сашка некоторое время ходил к Серёге «в гости», помахаться в охотку, но года два назад через случайного знакомого прилепился к другой группе, одной из малораспространённых пластичных школ ушу. Занятия вёл невысокий мужичок, который, несмотря на всю свою невзрачность, бегал по стене как муха, прыгал как кенгуру и с завязанными глазами шутя уворачивался от трёх самодельных мечей в руках у не самых бестолковых ребят.
В отличие от Козиных «гуру», этот мужичок никогда и никого не заставлял сидеть в позе вянущего лотоса или рожающей обезьяны. Однако ясно ощущаемый в нём самом «второй план» заставлял Воронкова с куда большим уважением относиться к «совершенствованию духа», нежели любые нравоучения.
