— Попробую.
— У тебя остался еще красноцвет? У меня закончился — нечем губы намазать.
Красноцвет — большая редкость в наших лесах, но если мне попадается, я собираю его для Миры: она жуть как любит карминовый оттенок на губах.
— Принесу, — пообещала я и поспешила назад. — Ну, бывай.
Домой почти бежала: замешкалась я все-таки с Мирой, начало стремительно темнеть. А оглоед мой наверняка потребует ужин и снова будет недоволен, что мяса нет. Вот что мне с ним делать?
Но я ошибалась. Тура застала во дворе: он откуда-то приволок огромный толстый дуб и теперь рубил его на поленья, закатав до локтей рукава нижней рубахи. У стены сарая аккуратной горкой высилась свежая поленница. Я чуть рот не открыла от удивления. Волосы он связал у затылка черной лентой, по столичной моде: не раз видела такие прически у королевских гвардейцев. Несколько прядей уже успели выбиться из узла и прилипли к вспотевшему лицу. Завидев меня, он смахнул их со лба и недобро сверкнул болотными глазами.
— Что так долго?
— Прости, — о Мире говорить не хотелось. — Уже проголодался? Я сейчас быстро что-нибудь приготовлю.
— Ишь ты, выучилась, — довольно усмехнулся он и оперся на толстое топорище, уткнув лезвие в мощный пень. — Не суетись: ужинать дома не буду, в трактир пойду.
К Мире, догадалась я.
— Все равно у тебя жрать толком нечего, — не преминул поддеть меня Тур.
— Как изволишь, хозяин.
— Так и изволю. А ты пока приберись там. Да одежду мою почини.
Я покорно кивнула — лишь бы не орал — и направилась в дом.
— Эй, Илва!
Я обернулась.
— Чего еще?
— Завтра в лес не ходи, — он покосился на поленницу, явно ожидая похвалы. — Дров достанет на первое время.
— Хорошо. Спасибо.
Мне и впрямь было дивно, что Тур-лежебока взялся сделать хоть что-нибудь по хозяйству. И то верно: если в доме будут крепкие дубовые дрова, то и тратить время на поиски хвороста мне ни к чему. Рассыпаться в благодарностях я не стала, но теперь и впрямь хотелось сделать для него что-то хорошее. Поэтому, едва переступив порог и раздевшись, я сняла с гвоздя у двери его кожаную куртку и штаны и принялась спешно чистить их от засохшей грязи и пятен крови.
***
Смех один был смотреть, как он прихорашивался, собираясь к Мире. Целую вечность вертелся у медного зеркала, причесывая свои длинные космы костяным гребнем — я и не знала, что у него такой есть. Гадливо кривил лицо, рассматривая в зеркале синяки и ссадины — но тут уж я ему помогать не стала: само заживет. Проверил, гладко ли выбрит, и тщательно срезал лезвием ножа несколько пропущенных волосков. Вновь связал волосы своей щегольской лентой, расправил на себе рубаху и втиснулся в кожаный верхний костюм. Покосился на меня сквозь отражение в зеркале, когда заметил, что куртка вычищена; поскреб ногтем свежий шов на рукаве, проверяя на крепость.
