Потом сварила кофе, самый термоядерный в своей жизни, чтобы уж проснуться − так проснуться. Половина девятого. Аромат хорошей арабики заполнил кухню. Наполнив чашку убойным напитком, я подошла к окну, подняла жалюзи, чтобы взглянуть на проснувшийся город.
Но города за окном не оказалось. Я выронила чашку, даже не услышав, как она стукнула об пол. Ни домов, ни машин, ни людей, ни деревьев − ничего. До горизонта − тронутые рассветом песчаные барханы. Я вцепилась в подоконник. Пески вдруг зашевелились, стали подниматься, как дрожжевое тесто − выше, выше, так быстро, что скоро дошли до уровня окна, а потом настойчиво поползли по стеклу, перекрывая небо. Песок просочился и в кухню, струйками посыпался к моим ногам. Я взвизгнула и попятилась в прихожую. Но там тоже по полу ползли языки живого песка.
В этот момент в дверь позвонили, еще и еще раз, кто-то упорно жал кнопку. Порыв горячего, с ароматом выжженной пустыни ветра взъерошил мои волосы. Отчаявшись звонить, кто-то мощно ударил в дверь кулаком. Мне некуда бежать − повсюду песок, который пришел в движение. Удары в дверь продолжались, и та не выдержала, затрещала, хоть и была железной. Я зажала уши руками, упала в прихожей на колени. «Ушшепти.., − вдруг пронеслось в голове. − Ушшепти… Открой… Маа…» Я сильнее сдавила уши, зажмурилась и согнулась, почти коснувшись лбом засыпанного песком пола. Но это не спасло от шепота, только теперь я не разбирала слов. Много слов и много голосов, перебивающих друг друга.
Вдруг все неуловимо изменилось. Шепот умолк, да и колени больше не чувствовали песка. Я открыла глаза. Все та же прихожая, обычная. Моя куртка на бамбуковой вешалке. Светильник режет глаза.
Вот только долбежка в дверь продолжалась. Однако железная дверь больше не шаталась, а надежно держала удар.
− Нарышкина, откройте! − голосил кто-то за дверью. − Я знаю, что вы здесь! Откройте! Это я, следователь Свиридов! Пожалуйста! Пустите меня!
Некоторое время я недоверчиво прислушивалась. Таким умоляющим тоном он со мной еще не говорил. Но узнать голос можно − это он, следователь. Я сама сообщила ему адрес родительской квартиры.
Как только я открыла, Свиридов вихрем ворвался внутрь, сам захлопнул за собой дверь и запер ее на все замки. Его было не узнать.
Возникшая передо мной сомнамбула походила на самонадеянного, цепкого следователя лишь отдаленно. Его плечи опали, лицо осунулось, покрасневшие глаза слезились. Растрепанные волосы забыли, что такое расческа. Одежда выглядела помятой и несвежей.
