Однажды она рассмеялась, сладострастно вздохнув.
"Что это?" - лениво спросил он, поглаживая сочную бугорку на ее левой груди и глядя, как она расцветает.
«Просто думаю о моем положении», - прошептала она. «Леди дипломата высокого ранга. И ваше. Специальный эмиссар, чрезвычайно важный…»
«Я стараюсь быть особенным», - скромно сказал он. «А что касается вашего положения, оно почти идеальное».
То, что она могла делать со своим великолепным телом и всеми его масштабными чудесами, было откровением и восторгом. Она была абсолютным утешением и удовлетворением, убежищем после долгого путешествия, убежищем, которое преподносило свои собственные острые ощущения и сюрпризы.
Он продолжал думать о стогах сена, пляжах и мягкой траве, в то время как они цеплялись друг за друга и двигались в идеальном покачивающем ритме, сочетающем в себе спокойствие и волнение. Она была похожа на какую-то великолепную статую, чуть больше натуральной, внезапно и чудесным образом ожившую. Нет; это было неправильно. Она никогда не была статуей, никогда не была холодной. Тогда она была матерью-землей, обнимая его, делала с ним эти невероятно вкусные вещи. Угу. Лиз покусывала его за ухо и провокационно поворачивалась к нему, предполагая скорее фаворитку гарема, чем мать. И то, что она вдыхала ему в ухо, было не для детей. Тогда она была горой, которая лежала под одеялом из обманчиво мягкой травы и притворялась спокойной, пока гигант не пришел разбудить ее… Он не знал, что может быть таким причудливым. От ее чуда у него кружилась голова. Каждое ее движение было внезапным удовольствием, пронизанным затяжной магией; каждое прикосновение кончика пальца и напряжение упругих молодых мускулов было новым путешествием в мир запретных наслаждений, которые внезапно стали его.
Гора только притворялась безмятежной. Он задрожал, затрясся, изменил цвет и превратился в вулкан.
Два прекрасно мускулистых, точно настроенных и энергичных тела слились, столкнулись и снова слились. Будь прокляты горы, статуи, пляжи, мягкая трава. Это были два человека больших, чем обычные пропорции, и страсти, превышающие повседневные, которые занимались раскованной и гальванической любовью на гигантском диване в доме, принадлежащем не то чтобы великанше, а страстной ведьме, в которой не было ничего маленького - ни ее. идеальное тело и ее способность к
любви и смеху, ни ее жизненный энтузиазм. Они объединились в крещендо эмоций и физических ощущений и растянули момент совершенства на невероятно долгое время. А потом земля двинулась, и комната перевернулась.
