– Да, отец Лиз рассказал о случившемся в сельве, и мне очень жаль. Но она не виновата. Лиз всего лишь сопровождала его, а он выстрелил по ошибке и вовсе не хотел никого убивать…
– По ошибке?
– Он испугался…
– По ошибке? – Аламеда смотрела на меня во все глаза и вдруг засмеялась, но этот смех начал перемежаться всхлипами, пока не перешёл в отчаянные рыдания. – По ошибке… – повторяла она снова и снова. – Ты утверждаешь, доктор, что я лишилась жизни, любви, своего мира и самой себя – по ошибке?
На этот раз молчал я, всё больше и больше проникаясь сочувствием к несчастной индейской девушке, не имея даже возможности взглянуть в её настоящее лицо…
– По ошибке, – снова повторила Аламеда, но уже не плача. – Что ж, значит, кому-то придётся за неё расплатиться.
– Прошу тебя, не делай этого, – сказал я, остановив её руку, которая снова принялась механически собирать ягоды в корзину. – Пусть всё вернётся как раньше, до нашей с тобой встречи. Лиз продолжит сосуществовать с твоим осколком в душе, видеть сны о болотах, но она будет жить, смеяться… Если ты вернёшь всё, как было, обещаю, я найду способ снова ввести её в транс и закрыть ту дверь, которую сам когда-то открыл. Я больше никогда не приду к тебе в твоих снах и видениях. Только откажись от мести, не забирай у меня Лиз. Не забирай, Аламеда…
А ведь проклятый Арольд оказался прав, я не должен был применять гипноз. По моей вине Аламеда нашла путь в свой прежний мир и теперь выживает Лиз из её тела. Какой же я глупец…
Я всё стоял и ждал ответа, а она продолжала собирать ягоды и молчать, и вскоре я проснулся, так и не услышав от неё ни слова. Открыв глаза, я понял, Аламеда не передумает, мне ни за что на свете не переубедить её, жажда мести сильнее её самой. Она не успокоится, пока не завладеет душой и телом той, которую считает повинной в своих несчастьях.
Допив остатки холодного чая и надев врачебный халат, я вдруг понял, что должен непременно рассказать обо всём Лиз. Утренний обход начинался в шесть, а после сочельника, возможно, и позже – успею. Главное проникнуть незамеченным в новый корпус. Я накинул пальто и шляпу – чтобы не застудить мокрую голову – и направился к зданию нового отделения.
Шёл снег, было ещё темно, но над горами небо уже начало терять сочность своих красок. Мне повезло: дверь служебного входа, располагавшегося с торца, была открыта, дворник выносил оставленный с вечера мусор. Я дождался, пока он отвлечётся, и проскользнул на чёрную лестницу. Там, в каком-то закутке, я оставил пальто и шляпу,
