Но потом Кошкин уныло поглядел на рабочий стол, заваленный свидетельскими показаниями; на допотопный, чуть живой «Ремингтон»1 – и понял, что никакой библиотеки завтра не будет. В конце месяца приезжает начальство из губернской Перми, и Образцов, помощник полицмейстера и непосредственный руководитель Кошкина, требовал, чтобы все рукописные показания за последние два года непременно были отпечатаны на «Ремингтоне». Предписание некое из столицы пришло, так что умри, но сделай.
Тупая работа, нудная, никому не нужная. Но Кошкин давно уже понял, что Образцову важней, как оформлено дело, чем то, как оно расследуется и расследуется ли вообще. Образцов спит и видит в Пермь перебраться, а то и куда повыше, так что…
…Так что, смирившись, Кошкин вернулся к бумагам и даже успел перепечатать еще два дела от корки до корки, прежде чем вновь задумался – откуда, черт подери, он помнит жар-птицу?
Он определенно прочел эту фразу, а не услышал – но звучала она не по-книжному. Коряво звучала, косноязычно, будто… будто он ее в тех свидетельских показаниях и прочел!
Кошкина осенило, и он буквально подпрыгнул на месте: бросился ворошить показания в поисках того самого. Среди вновь отпечатанных его не было, это точно, так что Кошкин помчался в архив и проторчал там до сумерек – но нашел. Действительно нашел то самое дело, где упоминался женский гребень для волос, изображающий жар-птицу.
Он читал эту бумагу единственный раз, когда, полтора года назад, заступил на должность и принимал «перешедшие по наследству» дела, заявления, служебные записки.
«…заявительница заявила, – было написано рукой предшествующего Кошкину надзирателя по фамилии Петухов, – что знать не знает, какой-такой павлин, что энто жар-птица, как в сказке про Ивана-дурака. Заявительница опознала жар-птицу по хохолку и красному огненному хвосту…»
Заявление подавала три года назад некая Ульяна Титова, работница при церковной школе – о пропаже дочери. Жар-птицы документ касался лишь косвенно: заколка принадлежала пропавшей, вместе с нею и исчезла.
В августе 1890 заявление было подано; в сентябре Ульяна Титова приходила и интересовалась ходом расследования, в октябре тоже приходила, и в ноябре, и в декабре… А 31 декабря, в крайний срок сдачи отчетностей, пропавшая Мария Титова, незамужняя девица двадцати трех лет, учительница заводской школы, официально была признанна сбежавшей с любовником. Дело закрыли.
* * *
Час стоял поздний, давно погасли окна в низеньком деревянном домишке по Вознесенской улице, где расположилась 2-я полицейская часть – кажется, один Кошкин оставался еще на рабочем месте. Сдвинув все прочие бумаги на край стола, он с большой дотошностью (спасибо Образцову) составлял документ для возобновления расследования – в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.
