В его тоне не было упрека, но Кира моментально надулась, как рыба фугу в момент обороны. Собравшись, она ответила:
– Может быть, потому, что я уже слышала этот вопрос, – и замерла.
Давид тоже. Очень плавно, как в замедленной съемке, его брови и уголки губ стали не спеша приподниматься. Он обдумывал ответ, хотел было его озвучить, но что-то его остановило.
– Хорошо, Кира Дмитриевна, можете идти.
Кира выдавила лишь неуместное «спасибо», развернулась, как солдат на плацу, и зашагала вон, при этом не забыв еще более женственно, чем обычно, повилять бедрами, и тут же поругала себя за неуместное кокетство.
В коридоре она встретила Жака Мерме. Он был ей весьма симпатичен, и по внешнему облику и мифологизированности личности приближался для нее к образу Санта-Клауса. Кира поздоровалась с ним очень тепло, расплывшись в широкой улыбке. Жак, как оказалось, тоже умел улыбаться искренне.
– Как ваши дела, мисс Кира?
– Да вот, отругали! – вдруг манерно пожаловалась она и кивнула головой в сторону кабинета Гринберга. Сегодня Кира явно вышла из-под собственного контроля и офисной сдержанности, будто проглотив таблетку правды.
– Ой, не переживайте. Иногда он бывает жестким даже со мной. Радует, что это случается очень редко, – вздохнул Жак и от вздоха как бы приподнялся в воздухе. – Не хотите выпить со мной чашечку кофе?
Кира восторженно приняла приглашение. Внимание человека такого масштаба ей очень льстило. Жак и Кира сели в холле и взяли себе по эспрессо в пластиковых стаканчиках из автомата. Давно у Киры не было такого жгучего желания общения. Обычно она встречалась с новыми людьми из вежливости или необходимости. Сейчас же ей хотелось расспросить его обо всем на свете. Рядом с Жаком она казалась себе такой дурочкой, такой школьницей, но в данном случае эта недалекость не смущала ее. Наоборот, ей почему-то хотелось выглядеть еще более восторженной простушкой, чем было на самом деле. Стать табула расой, стереть налет ненужных, бесполезных мыслей и записать на чистовик только его мудрость.
В профессорской среде Жак Мерме был известен как циничный и холодный лектор, который если и допускал шутки, то только вроде «я, надеюсь, до этого момента не доживу, но вам хватит». Тем приятнее для Киры была та мягкость, с какой он с ней разговаривал. Его волосы, усы и борода были совершенно белыми, и на этом санта-клаусном лице центром притяжения выделялись абсолютно черные брови. Пиджак, казалось, был ему немного великоват. Лоб всегда в гармошку, глубокая складка меж бровей – даже слишком классический. Любой, кто рисовал себе в воображении утрированный образ типичного профессора, был близок к нему настоящему.
