– Играл, – ответил он.
– В смысле?
– Что в смысле?
– Играл во что?
– Ты же сама спросила. Я ответил. В казаки-разбойники…
– А, ну да. Извини. Задумалась.
– О чем?
– О том, как же здесь хорошо! – откликнулась Кира и выпорхнула из машины.
К ужину они вышли тогда, когда все остальные его почти закончили. Несмотря на то что отель был маленьким, в ресторане, судя по всему, всегда не было отбоя от посетителей – просто гостям больше некуда было идти, так что взмыленные официанты проявили откровенное равнодушие к прибытию новых посетителей.
– Наверное, отсюда открывается потрясающий вид, – сказала Кира, когда они сели.
И правда, всю остальную Италию вместе с ее сверкающей лазурью, с аллеями под зонтиками пиний, с монументальной роскошью и миниатюрной обшарпанностью – всю ее как будто выключили. Накинули черное бархатное покрывало, как на клетку с канарейкой – чтоб не отвлекала жизнерадостным щебетом от главного. Да что уж Италию! Казалось, отключили весь мир, обесточили космос, оставив в кромешной тьме лишь маленький пятачок веранды. Свет от фонарей по ее периметру словно упирался в невидимые стены и поэтому не распространялся вокруг, освещая только столы с белоснежными скатертями и посетителей, склонившихся друг к другу в разговоре полушепотом.
Кира поделилась с Давидом своими наблюдениями.
– Ты красиво мыслишь, Кирюша. Но, если ты и дальше продолжишь размышлять, а не есть, мы точно останемся одни во вселенной. Смотри, все уже разошлись, остались лишь мы вдвоем и официанты, которые нас за это ненавидят.
Кира огляделась. И правда, в ресторане почти никого не осталось.
– Давай их еще немного помучаем. Мне не хочется отсюда уходить.
Она снова взяла свой бокал, и мысли опять потекли плавным потоком. Давид ее не торопил, тоже погрузившись в созерцание темноты.
– Знаешь, я подумала… Ты для меня, как эта веранда, – сконцентрированный свет, а вокруг то, что даже не хочется видеть.
Давид откинулся в кресле, приготовившись слушать продолжение.
– И не надо так удивленно на меня смотреть. Ты сегодня спал после долгой дороги, а я сидела и смотрела на тебя. Ты лежал на белой постели, в комнате с белыми стенами и мебелью. Прямо как нарисованный на белом листе бумаги. Тут все черное. А ты, наоборот, был весь в белом, но это не суть важно… Я в детстве рисовала таких принцев, ну почти таких, а потом вырезала ножницами по контуру. Аккуратно-аккуратно, каждый миллиметровый пальчик, чуть ли не каждый волосок… И я вдруг подумала, а что если взять тебя и вырвать из твоего окружения, образа жизни, очистить от прошлого, оставить только такого, как ты есть сейчас, – твой облик, характер, манеру вести себя и рассуждать… Оставить все без изменений, но только тебя одного, тогда я могла бы любить так, как никто никого никогда не любил.
