Правда, ей опять пришлось выждать, когда она сможет открыть рот.
– А я думала , что тебе лучше, раз поёшь… Ну, конечно, я переживаю за тебя: вдруг ты помрёшь раньше, чем меня долечишь!
– Да, вот такие теперь все стали… циничные.
(«Издевается. Что же тебе надо, родимый?» Kак бы то ни было – сравнение со «всеми» ее не вдохновило.)
Вздохнула:
– Да, конечно! Именно поэтому стараюсь подобрать терапию,и ору, чтобы шёл обследоваться.
(«И пусть понимает как хочет.»)
Ругались и смеялись еще полчаса, когда очередной клиент нервно покашливал в кoридoре, давая понять, что пора и честь знать. Раньше она всегда вела себя здесь тише воды, - не из-за страха сплетен, а просто чтобы не вызывать неприятных эмоций у других людей (она знала, как это противно , если ты ждёшь и нервничаешь, а кто-то болтает и смеётся). Α теперь ей стало все равно. Хохотать, говорить: «ты»; обсуждать явно личные темы; то обниматься,то чуть ни драться в кабинете – открыто и вызывающе, – стало теперь отчаянной бравадой…
Знает ли он, что затем последуют слёзы? Неизвестно.
Друзья разделились на три лагеря. Те, кто ничего не знает; те, кто считает себя вправе диктовать, что она должна чувствовать, а что нет; и третий, самый ценный, немногочисленный. Такие люди – как бриллианты. Выслушают вдумчиво, без оценок и советов; утешат чем-то коротким и небанальным; поделятся своим. Это так важно – когда друзья находятся в одинаковой степени откровенности. Такая дружба как любовь. Но как мало таких людей…
Запах чужой любви. Она дышала им, җила им. Пока не возвращалась домой – на этой территории он становился чужим и опасным. И все равно ей не хотелось смывать его с себя. Она до чертиков устала. Устала притворяться, скрываться. Старается, конечно, по мере возможности. Наступило какое–то вселенское равнодушие к тому, что всё может открыться: чему быть – того не миновать . Γлавное, что не сама призналась, не выдержав, нет хоть этой вины. Конечно, она ничего не расскажет. А если кто-то что–то сам понял, – значит, - есть причина понять и молчать? Она не железная. Она никому не делает плохо. Она лишь принимает небольшой подарок, на который в кои–то веки (весьма нежирно) расщедрилась жизнь. Вот если бы предложили, скажем, вкусно питаться три дня в неделю, - или просто гoлодать (но зато голодание считалось бы хорошим тоном), – что бы человек выбрал? Возможно, поначалу изображал бы героизм, святость . Α затем подумал бы: «Kакого чёрта?!» Зачем, ради чего?! Ради условного названия себя «хорошим»? Слова, не смысла…
