Сейчас Карен рассказала достаточно, чтобы понять, что у нее диссоциативное расстройство личности. Оставалось выяснить, не было ли это синдромом множественном личности. На мой взгляд этот термин больше подходит для человека, в котором уживаются разные автономные личности. Большинство психиатров никогда не сталкивались с данным синдромом, и я считаю, что подтвержденные случаи расщепления личности достаточно редки, хотя многие чрезмерно усердные врачи ставили подобный диагноз, чтобы в будущем заявить, что сталкивались с чем-то подобным.
Если у Карен был синдром множественной личности, то главная проблема заключалась в том, что та часть нее, которая приходитла ко мне на сеансы, не осознавала этого. Понять, что она страдала от диссоциативного расстройства личности, - не самое трудное. Оставалось неясным, как сказать об этом Карен. Я не готов был раскрыть ей свои мысли на этот счет, так как боялся ее реакции. Она едва держалась. Мне не хотелось давать ей серьезный повод для самоубийства и подталкивать ее к самому краю. Я поговорил бы с ней тогда, когда она сама начала делать бóльший акцент на этом обстоятельстве во время наших сеансов.
Пока что я сделал основной упор на укреплении взаимного доверия и управлении ее срывами.
Карен часто рассказывала о потребности наказать себя, потому что она «плохая». С ее слов, в последний раз она ранила себя три месяца назад. Она не могла смириться с тем, что ее отец трогал ее и бил. Ей больше не хотелось, чтобы к ней когда-либо прикасались снова. Ее посещали мысли вырезать свои половые органы. Тогда я посмотрел на нее. Карен выглядела слишком спокойной. Так выглядят люди, серьезно решившиеся на что-то. Разговор об отрезании частей тела пугал. Мне надо было попытаться искоренить подобные мысли.
- Обсуждая со мной насилие, которое Вы пережили, Вы утрачиваете часть столь знакомой боли, что чувствуете необходимость заполнить образовавшуюся пустоту. Я пытаюсь сказать, что нанесение вреда себе может иметь рациональное объяснение.
Два дня спустя, 30 октября 1990 года, я получил это письмо:
«Уважаемый доктор Байер,
Я должна Вам признаться, что соврала по поводу того, когда в последний раз ранила себя. Я сказала, что это было три месяца назад, но на самом деле произошло на прошлой неделе. Простите меня. Вы застали врасплох, и я боялась того, что Вы подумаете обо мне. Я не собиралась врать. Я не могла Вам тогда рассказать всю правду. Я всерьез опасаюсь, что со мной что-то в корне не так. Мне нужна Ваша помощь. Не знаю, почему мне хочется так делать. Я ранила себя в старших классах, но прекратила в возрасте девятнадцати лет. Это снова началось в прошлом октябре, и желание стало появляться чаще, с тех пор как мы обсуждали на сеансах сексуальное насилие надо мной. Я не знаю, как остановиться».
