Север начал ухаживать за Алькой, но та его решительно отвергала, и тогда Матвея охватил азарт. Он выяснил, что девушка любит классику и пригласил ее на балет «Щелкунчик», как раз гастролировала столичная балетная труппа, и Алька не устояла, сдалась.
В театре же вместо того, чтобы смотреть на сцену, Север смотрел на восторженное лицо девушки, ее влажные и блестящие глаза, и когда оркестр грянул па-де-де Клары и Щелкунчика, Алька подалась вперед, к сцене, а потом повернулась, схватила обими руками Матвея за ладонь и прошептала, глядя влажными, блестящими глазами уже на него:
— Спасибо тебе, ты не представляешь, что сейчас для меня сделал!
А он готов был оплатить прогон балета по новой, лишь бы Алька снова так на него посмотрела. С того вечера они начали встречаться. Север уверял себя, что это все ради спора, он просто не хочет проспорить «косуху», но на самом деле ловил себя на том, что сам считает минуты до того момента, как подкатит к общаге на «Тойоте», Алька скользнет в машину, а он будет стараться унять колотящееся сердце, когда нежные губы несмело коснутся его щеки.
Матвей поцеловал ее первый раз в этой самой машине, и ему казалось, что это его первый поцелуй, а не Алькин, таким волнительным и трепетным он вышел. У Севера совсем крышу сшибло, не мог оторваться от нее, от ее губ, шеи, она виновато уворачивалась от слишком настойчивых ласк, и тогда он прямо заявил, что хочет в день ее рождения провести с ней ночь. Алька опустила густые шелковые ресницы и ничего не сказала, ни да, ни нет, и Север понял, что она согласна, и он уже практически выиграл спор.
В день ее восемнадцатилетия Матвей звал Алю в ресторан, но та отказывалась, это сейчас он понимал, что у девочки просто не нашлось подходящего наряда, тогда он привез ее в свою квартиру, где уже был накрыт стол, охлаждалось шампанское, в комнате стояли цветы, а в кармане у него лежал подарок — серьги с бриллиантовой россыпью в виде сердечек.
Алька вошла, раскрасневшаяся с мороза, такая притягательная и желанная, что Север еле дождался, пока закончится ужин, где он совсем не пил, волнуясь, наверное, больше нее. Потом утянул ее танцевать, они целовались в танце, а потом он на руках отнес ее в спальню.
Эту ночь и утро Матвей помнил с точностью до минуты, словно с тех пор не минуло девять лет. Стоило закрыть глаза, как перед ним вставала она, красивая, разметавшаяся под ним на шелковой простыне, закусившая от боли губу. Он так старался быть осторожным, но ей все равно было больно, Матвей видел, но остановиться не мог, это было похоже на исступление, а она просто целовала его, куда могла достать — плечи, шею, и это трогало его и заставляло двигаться еще быстрее.
