, о чём епископ Марин
[63] доносил блаженнейшему папе Сильвестру
[64] при консулах Волузиане и Аниане. После него [был] Апр; затем – Матерниан, останки которого господин архиепископ Хинкмар
[65] отправил Людовику
[66], королю Зарейнскому, как сам упоминает в послании, отправленном этому королю по поводу его мощей и мощей прочих святых. Затем был епископ Донациан, чьи мощи были доставлены в приморские земли Нуайонского и Турнеского епископства
[67] и, как говорят, славятся там различным блеском чудес. За ним как по выдающимся заслугам замечательной жизни, так и по славному порядку епископского звания следует блаженный Вивенций. Его святые члены были перенесены на реку Маас, куда их доставил господин Эббо
[68], наш епископ, и, после того как в Бро (Braquis) построили церковь и разместили группу служащих [Богу] клириков, положены и хранятся там с должным почётом. Говорят, что они блистали там некогда многими чудесами, возвращая слепым – зрение, а хромым – способность ходить. Ему наследовал Север.
После названных епископов на епископскую кафедру вступил блаженный Никасий, муж величайшей любви и величайшей твёрдости, самый сильный правитель вверенной ему святой церкви при вандальском гонении в Галлии, облагораживавший и украшавший её в мире, направлявший и защищавший в опасностях, наставлявший народ добрыми примерами и учением и придавший целомудренной невесте Христовой – церкви – блеск постройками и убранством. Ибо он, как говорят, наставленный божественным откровением, основал в честь Богородицы Приснодевы Марии базилику этого святого престола[69] и освятил её собственной кровью. Ведь епископская кафедра, как рассказывают, издавна располагалась в церкви, которая зовётся «У апостолов»[70].
Говорят, что этот блаженный епископ, предупреждённый ангельским наставлением, задолго до своего убийства знал о нём и, обличая пагубную беспечность процветания, предсказывал неминуемую кару Божьего бича. Он в тревоге носил на плечах любви груз грехов вверенной ему паствы, готовый умереть за всех, лишь бы отвратить от народа ярость разгневанного Бога или умилостивить небесную кротость во время самой кары сокрушённым сердцем и смиренным духом[71], дабы меч не дошёл до души[72], пусть преходящей, а не вечной. Но, поскольку семя слова Божьего, посеянное в терниях богатств, заглохло[73], и те, кто преуспевал и гордился в мирской суете, не приняли ухом сердца спасительные увещевания, не дав им принести плоды, более того, увлечённые пагубными занятиями, искали не истины жизни, но смертоносного возмездия за грех – смерти
