Почему он не рассказал мне, что знал о моем появлении на набережной? И почему… Боже! Да ведь он, получается, ЗНАЕТ меня?! Он точно знает, как я выгляжу!
В моей голове тут же возник рыдающий бородач, который в моем воображении от моего имени слал смс-ки Глебу, расстроенный тем, что его существованию в чьем-то сознании пришел конец. Глупое и нелепое воображение.
Повернувшись на кровати, я, с полным безразличием взглянув на будильник, поняла, что проспала первую пару. И, прикрыв глаза, погрузилась в глубокий сон.
По пробуждению, через два с половиной часа, я поняла, что в универ я сегодня не пойду вообще. И завтра, скорее всего, тоже. И на работу… Горло першило, озноб пробивал холодным потом, а голова практически раскалывалась пополам. Видимо, это наказание за мою вчерашнюю прогулку возле универа на морозном воздухе. Или меня действительно проклял Иван Андреевич.
Мне бы обрадоваться такому раскладу, но перспектива остаться наедине со своими мыслями, поглощающими всякий здравый смысл, выматывающими до одурения… Вот уж спасибо.
Перво-наперво, пришлось совершить целую серию звонков: деканат, чтобы не отчислили за прогулы, поликлиника, чтобы иметь в наличии справку, Маше, чтобы не быть «бесчувственной сволочью, бросившей ее одну в универе» и Андрею, чтобы сразу после занятий ко мне пришел хоть кто-то, кто сможет меня отвлечь от размышлений о Глебе. Что может отвлечь от «дум окаянных» лучше, чем гнев? Правильно — ничего! А на Андрея я готова вылить целый жбан самого отборного и жгучего гнева…
Но когда это долговязое и кучерявое недоразумение появилось у меня на пороге, я, будучи счастливым обладателем температуры выше тридцати девяти, смогла сделать только вымученное обиженное лицо и демонстративно промямлить, что я с ним больше не разговариваю. И о том, что вышла встречать своего друга в одном махровом халате и босиком я подумала как-то отдаленно. Надо отдать должное Андрюхиному самообладанию: целовать мне пятки, рассыпаясь в извинениях, он не стал, а просто спокойно прислонил к стене чехол с гитарой, разулся, снял куртку и, пройдя в ванную, начал мыть руки, как ни в чем не бывало поинтересовавшись:
— Ну, хоть покормишь?
Его безмятежность меня обезоружила настолько, что я (гордая и независимая женщина, черт возьми), как миленькая пошла разогревать этому нахалу гречку. Ладно, пусть моя гордость спишет все на хворь окаянную…
— Сонь, тебя сегодня пол-универа искало! — присаживаясь на табуретку за стол, начал рассказывать Андрей. — В деканате интересовались, надолго ли ты заболела…
