Когда она двинулась вверх, я положил конец ее танцу и начал свой собственный. Я поднял ее над головой, удерживая в воздухе. Затем, когда она начала сопротивляться, разъяренная тем, что я прекратил ее чувственный гавот, я сбил ее, перекатываясь, чтобы изменить нашу позицию.
"Нет!" - сказала она, начиная бороться. "Нет нет нет!"
В конце концов, я был ее гостем. Я перекатился назад, легко затащив ее на себя. Наши толчки стали быстрее, яростнее. Теперь мы двигались как одно целое, и ее глаза закрылись, когда она упала вперед, сдерживая гребень нашей последней волны.
Я осторожно вышел из-под нее, перевернув нас обоих. Затем я посмотрел на нее, чувствуя, как ее ноги сомкнулись вокруг меня. Ее пальцы впились мне в спину, ее зубы упали мне в плечо, когда она вздрогнула: «Пожалуйста!» Теперь не было сдерживания. Мы сошлись вместе, экстатическая дрожь перешла от моего тела к ее.
Если бы мы могли провести вместе остаток ночи, мы могли бы написать новое издание Камасутры. Как бы то ни было, Тасахмед возвращался в реальный мир.
"Почему бы тебе не убить его?" - сказала она, когда я закурил для нее одну из своих сигарет.
"Если бы я сделал это, где бы ты была?" Я опустился на колени, чтобы осмотреть его.
«Не хуже, чем я сейчас, Эдвард».
«О, гораздо хуже, Шема. Он не хочет, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Но если с ним что-нибудь случится здесь, в твоих комнатах - ну, это не стоит риска».
Это того не стоило по другой причине. Мертвый Тасахмед мне ни к чему. Может быть, живой. В то же время, если бы я спросил его перед Шемой, я не знал, что получу. Это будет телега перед верблюдом. Верблюд был Осман.
Он был заклятым врагом Менданике, и все же Бен д'Око пошел на все, чтобы встретиться с ним. Казалось логичным, что Осман отказался бы присутствовать, если бы у него не было предварительных указаний на цель пау-вау. Также казалось логичным, что Нику Картеру лучше сразу же встретиться с Османом, прежде чем задавать вопросы Тасахмеду. Вот вам и логика.
«Шма, почему бы тебе не позвонить мальчикам и не уложить генерала в постель. Скажи им, что он потерял сознание от волнения». Я начал снимать кляп.
Она хихикнула. «Ты думаешь почти так же хорошо, как занимаешься любовью. Когда он уйдет, мы сможем провести остаток ночи».
Я не сообщал ей плохих новостей. Я спрятался в раздевалке, пока двое охранников, несколько озадаченные, но ухмыляющиеся, увозили ослабленного арабского рыцаря к его дому.
«Теперь, - она вошла в спальню, отбрасывая мантию, которую надела перед уходом генерала, - на этот раз у нас будет зеркало, чтобы показать нам, чем мы наслаждаемся». Она широко раскинула руки и сделала передо мной пируэт обнаженной, снова колибри.
