Я показал глазами на протянутый ему стакан.
— Спасибо, я не буду, — покачал он головой.
— А я не спрашиваю. Пей! Или я лично вылью его в твою лживую глотку.
Смотреть на то как он давится я не стал, отвернулся. И только слышал, как стучат по стеклу зубы, пока он испуганно глотал водку.
— Я напомню, — развернув, я оседлал стул перед его опухшей харей и сложил руки на спинку. — Ты был так напуган, мудак, грозящим уголовным делом за вымогательство и получение взятки, что прибежал с мокрыми штанишками, обещая золотые горы только за то, чтобы тебя выпустили за границу. Прибежал ко мне. Как к последней инстанции. Потому что пожадничал и попался. Потому что дружки тут же отдали тебя на съеденье, чтобы самим выйти чистенькими из воды. И, заметь, я открыл тебе границу, и попросил вернуть, что взял, плюс скромную сумму за свои услуги. Очень скромную по сравнению с теми тремя миллиардами, что ты положил в карман за семь лет, обдирая на своей высокопоставленной должности строительные компании. Но ты и тут пожадничал, кретин. За мои слуги заплатил, а вернуть должок забыл. Заладил песенку про белого бычка: я не брал, я не брал, это всё строители, — передразнил я. — И рванул куда, Алексей Владимирович, что-то я запамятовал? Где там ты начал строить гостиничный комплекс? В Черногории? В Сербии?
— В Хорватии, — сник он.
— Жадность всё же смертный грех. И мне жаль, что пришлось вмешаться и всё же остановить тебя, сукин ты сын, на границе, — усмехнулся я. — Уже не без участия Следственного Комитета, конечно. Но, знаете, господин Тоцкий, вы не первый, и не последний, кто пытается меня надуть. Мне это даже порядком наскучило. Но, как и у всех остальных, выхода у вас нет: я не делаю исключений. Пятьдесят миллионов придётся выложить. Брал ты их или не брал — мне без разницы. Но теперь к ним прилагаются ещё тридцать, которые ты точно брал. У господина Мелецкого. А к ним — добровольная и чистосердечная помощь прокуратуре.
Он сглотнул сухим горлом и посмотрел на меня с ужасом.
— Вы же понимаете, что я и рта не успею открыть…
Руки у него дрожать перестали. Но на мертвенно-бледных обрюзгших щеках румянец пропал окончательно. Тараканьи усики печально сникли.
— Тогда пусть вас успокаивает, что ваша семья в безопасности и обеспечена на всю оставшуюся жизнь. А вас похоронят с почестями на каком-нибудь элитном кладбище и… сложат о вас легенды. О вас и вашей разводной схеме. У меня всё, — кивнул я головой, чтобы очистили помещение.
