И я откликаюсь, выхватываю оружие и резко оборачиваюсь, приставляя острие к белоснежной рубашке лерга. Прямо туда, где так же, как и мое, порывисто бьется сердце. Смотрю в его черные глаза, а Драйян улыбается — мягко, нежно, с какой-то затаенной грустью. Гладит мою щеку, убирая за ухо выбившуюся прядь.
— Поцелуй меня, Аврора, — шепчет, а слезы выскальзывают, летят по моим щекам, вычерчивая дорожки. И я подаюсь вперед. Прикасаюсь к его губам, целую отчаянно и дико. Целую, понимая, что проигрываю, что просто не способна на месть.
Драйян делает шаг. В одну секунду сокращает между нами расстояние, а я слышу страшный треск, ощущаю давление на ту руку, в которой держу оружие. В ужасе распахиваю веки и вижу вонзенный стилет и кровавое пятно, расползающееся по белоснежной рубашке. Он старается стоять как ни в чем не бывало, прижимает меня к себе. Но уже через секунды его руки слабеют, тело ведет в сторону, и мужчина пытается схватиться за стол, но промахивается и падает на ковер, ударяясь спиной о кресло. Он продолжает улыбаться. Не широко, не открыто, но искренне. В его взгляде засела печаль и, наверное, боль. Не хочу смотреть, руки трясутся, меня всю трясет, но я смотрю, чтобы прочитать по его губам одну-единственную фразу:
— Ты все сделала правильно…
Не выдерживаю, трусливо сбегаю. Так и несусь в одной сорочке в свою комнату. Спешно одеваюсь в брючный костюм — на голых инстинктах, потому что вот-вот упаду и ударюсь в истерику. Пристегиваю шпагу, сгребаю в мешок все драгоценности. Пути назад больше нет. Останусь — и меня здесь убьют. Тогда зачем все это?
Стараясь не наделать шума, сбегаю вниз по ступеням, но ноги заплетаются, и я едва не падаю. Слезы застилают обзор. Даже ночной прохладный воздух не отрезвляет. Держу наготове шпагу — возможно, придется убивать, но гвардейцы не попадаются мне на пути. Не знаю, где они, да и не хочу знать. Спешно седлаю Демона, а дальше помню лишь урывками.
Точно сама открывала ворота. Точно меня кто-то видел по дороге, потому что Демон едва не затоптал прохожего. Точно добралась до столицы и буквально скатилась с коня на центральной площади, потому что ноги меня вообще не держали. И точно нашла дормез — темная карета без опознавательных знаков и хмурый кучер, буркнувший:
— Сколько можно ждать? О коне никто ничего не говорил!
Достав из мешочка какую-то побрякушку, сунула ее ему в руки и отдала поводья, чтобы привязал к дормезу. Он даже дверь передо мной открыл, но завалилась я внутрь без какой-либо грации. Просто упала на тюки сена, которые заменяли постель. Забилась в самый дальний угол, обхватив колени руками, и заревела, заслышав, что карета тронулась.
