Γлядя на темную, я поняла две вещи: во-первых,творя добро, продумывай пути экстренного отступления; и во-вторых, как тяжело, оказывается, ползти, если пытаешься при этом гордо держать голову.
И Бетси ползла. Величественно и независимо. И даже за протянутую руку схватилась не сразу, а тогда, когда из-под ее ног ушла опора: ледяной шип обломился,и она заскользила вниз. Ухватилась за мою пятерню в последний момент. Причем рьяно так. Чуть меня не выдернула из чердачного окна, как морковку из грядки.
Но я поднатужилась, рванула пигалицу на себя,и мы кубарем покатились вниз и врезались в стену. Я больно ударилась плечом и в сердцах высказала все, что думаю о спасeнии, милосердии и полуночных променадах по крыше. В ответ услышала «Спасибо!» с интонацией «тебя не сильно-то и просили лезть».
Ну что же. Я сама виновата. Как говорится: любишь помогать – люби и откат получать.
– И часто ты так… прогуливаешься? - наконец спросила я, когда из цензурного на ум стали приходить не только проклятия из арсенала Бо.
– А тебе-то какое дело? - буркнула девица, потирая бедро.
– Да так… Прикидываю, успею ли заказать себе приличный траурный наряд на твои поминки,или Стоуны не только свадьбу способны испоганить своей торопливостью, но и похороны.
– Значит, и тебе мой сводный братец успел насолить? – Любопытство все же пересилило неприязнь Бетси ко мне. Она даже чуть подалась вперед, но, опершись об ушибленную ногу, зашипела и осталась на месте.
– Да, - мрачно согласилась я, не вдаваясь в подрoбности.
Но, судя по тому, как заинтересованно пялилась на меня девица, ее такой лаконичный ответ явно не устраивал. Посему я поспешила сменить тему:
– А ты-то как на крыше оказалась? Про лунатизм, конечно, хорошая байка, но, когда гуляют во сне, дымоходы не обнимают. Что случилось? - произнеси я это другим тоном, это прозвучало бы как обвинение.
Но вот чего я не ожидала, так это реакции пигалицы. Ее нижняя губа задрожала, выдавая: из-за трещащей по швам стены гордого молчания рвется задушевный женский монолог, исполняемый для молчаливого слушателя и именуемый в простонародье истерикой.
Она всхлипнула. Раз, ещё один. Шмыгнула носом, и из ее глаз полились слезы. Крупные. Частые. Они были из тех, которые нужно обязательно выплакать. Не держать в себе, а выжать свое сердце досуха и излить. Все. До капли. Не оглядываясь на oкружение и время суток. Чтобы все внутри перегорело.
Она тряслась, как в лихорадке, прислонив ладони к глазам, словно пытаясь затолкать эту соленую влагу oбратно.
