Далее – представление о сотворении Богом человека.
В этом случае можно было бы говорить об упоминавшемся выше «втором рождении», т. е. о превращении созданного природой существа в человека со способностью нравственного Сознания, как о своего рода чуде, самой природой не предусмотренном. Именно в таком смысле мы смотрим на Бога как на Создателя. Поэтому лишенным смысла оказывается тот дискурс, в котором в одном контексте обсуждаются вопросы, существует ли Бог и произошел ли человек от обезьяны.
Теперь – о провиденциальности. В идее о Божественном промысле можно было бы увидеть интуицию о том, что возможность сверхприродной духовной реальности предопределяет способность совершения актов Сознания каждым новым индивидом в некогда уже проложенных, т. е. предопределенных трансценденталиями формах, или руслах.
О воскрешении из мертвых и бессмертии. О. Шмеман видел смысл христианского представления о воскрешении в «восстановлении жизни как общения, [христианство] говорит о том теле духовном, которое сами мы за всю свою жизнь создали себе любовью, интересом, общением, выходом из себя; оно говорит не о вечности материи, а об окончательном её одухотворении, о мире, до конца, целиком становящемся телом, а это значит – жизнью и любовью человека; о мире, до конца становящемся приобщением к Жизни»[163]. Похоже, что речь по существу идёт о трансцендировании и Бытии в смысле очень близком тому, что предлагается философией Сознания. Потому есть основания соотнести это представление с идеей о сверхприродной реальности как вечно сопутствующей человеческому роду (имманентной ему), т. е. как своего рода бессмертной. Такая реальность может интерпретироваться как свидетельство того, что Сознание-Бытие способно возрождаться в каждом приходящем в мир индивиде из плоти и крови. Выше уже шла речь о том, что оно единично. Мамардашвили привлек наше внимание к высказыванию Паскаля, полагавшего, что «мышление человечества есть мышление одного единственного человека, мыслящего вечно и непрерывно». Возможно именно в этом – но и только в этом – смысле можно говорить о бессмертии души (если под «душой» понимать то сверхприродное, что мы взращиваем в себе сами)[164].
О грехопадении, или о «первоначальном зле отпадения». В нашем случае это можно понимать так, что речь идет об обретении человеком возможности Сознания, но не реализовавшейся, а обратившейся дьяволиадой псевдосознания.
О личностной природе Бога. Это одно из наиболее сложных для интерпретации представлений. Можно было бы рассуждать так: мы изменяем собственную природу, подчиняясь сверхприродной силе, которую способны обнаружить в себе, отдавая ей часть себя, свои стремления и помыслы. Для неё мы жертвуем своими страстями, привычками, комфортом – иначе, строим свою душу. Мы меняемся, становимся другими, иногда настолько другими, что и говорят о «втором рождении». Такая самоотдача возможна только в любви.
