Она танцевала по десять-двенадцать минут за раз. Клиентам не разрешалось прикасаться к ней, давая чаевые, но даже если бы они могли засунуть ей банкноты под стринги, они не смогли бы добраться до нее, судя по тому, как она работала на сцене. Другие девушки выбегали и собирали купюры, которые летели на сцену для Лотти.
Все остальное время она потягивала «Перье» со вкусом дыни из маленьких баночек розовой соломинкой с белой елочкой наверху, готовясь к следующему номеру и болтая с любой танцовщицей, которая была с ней в комнате.
А если их не было, она болтала с Мо.
Она была очень разговорчива.
Такова была судьба Мо. Быть окруженным женщинами, которые любили болтать.
— Что? — спросил он.
— Ты сказал, что спишь по четыре часа в сутки. Что ты делаешь остальные четыре часа?
Он хотел, чтобы она заснула.
Он хотел, чтобы она заснула, чтобы он мог тоже заснуть (хотя у него не было на это ни малейшей надежды) и перестать думать о ней в этой крошечной зеленой атласной ночнушке с кремовыми кружевами, в которой она вышла из ванной.
Или о том факте, что она находилась всего лишь в десяти футах от него, горячее маленькое тело в одиночестве в этой большой кровати.
Он не хотел рассказывать ей о том, что он делал с теми четырьмя часами, которые у него были.
На самом деле Мо вообще не был большим любителем разговоров.
— Я тренируюсь, — сказал он.
— Четыре часа? — спросила она.
— Работа с Хоуком — это не с девяти до пяти. Я участвую в миссиях.
— Миссиях?
— Ага.
— Ты называешь их «миссии», а не «делами»?
— Ага.
— Почему?
Господи, спаси его от болтливых женщин.
— Потому что мы все бывшие солдаты, а не бывшие полицейские, — поделился он.
— Все вы?
— Ага.
— И сколько вас?
Боже правый.
— Лотти, спи.
Он услышал ее громкий вздох, а затем:
— Я всегда возбуждена после выступления ночью.
Хотя она должна была быть измотана.
За те четыре с половиной часа, что она пробыла у Смити, она работала не больше тридцати шести минут (не считая полутора часов, которые ей нужно было провести перед первым выступлением, чтобы подготовиться), но когда она танцевала, то выкладывалась полностью.
Не говоря уже о том, что она делала совсем новый макияж и изменяла прическу для каждого следующего танца, не только наряд. Каждый раз, когда она появлялась на сцене, это была совершенно другая, новая Лотти.
Никто не мог ее упрекнуть в том, что она не отрабатывает свои деньги или сверх процент, как хедлайнер, если она его получала. Никто не в состоянии купить такой дом на Гейлорд в квартале от городского парка, если бы не «урывал кусочек пирога».
