Отец – тем временем – встал, взял со стола сверток банкнот и, не говоря ни слова, направился к выходу. Казалось, будто бы он не помнил, что в это кафе пришел с Ником, который тут же схватился на ноги и побежал за ним. Когда, положив себе на плечо отцовскую руку, он выходил на заснеженное Краковское Предместье, раздался голос мужчины в сюртуке:
- Такие как вы, господин Равахол, позорят весь наш народ.
Ник помнит, что воцарилась тишина; помнит, что даже начал бояться, а отец медленно повернулся к бородачу, закурившему очередную папиросу, и сказал:
- Я, уважаемый, не принадлежу ни к вашему народу, ни к какому-либо другому.
- Вы не можете, - рыкнул мужчина в лапсердаке – вот просто так не принадлежать!
- Могу, - спокойно сказал отец и вышел. Ник же поспешил за ним. На дворе было очень холодно; мальчик чувствовал, как маленькие опилки мороза цепляются ему в щеки. Отец шел быстро, исчезая в снежной метели. Ник не помнит, кричал ли он ему вослед: "Папа!". Помнит лишь то, что ноги скользили, что пару раз падал, а отец ни разу не повернулся в его сторону. Он шел дальше, в белизну, что с морозного неба валила на Варшаву. И в них расплывается первое воспоминание, что имелось у него о собственном отце: в морозе и белизне.
Теперь тоже бело, потому что стены ванной апартамента в гостинице "Борг" в Рейкьявике покрыты белой, блестящей плиткой. Белые здесь потолок и огромная ванна, и покрывающая воду в ванне пена, и лодыжка Ника, что из воды высовывается. Ее покрывают седые волосы, но нужно хорошенько приглядеться, чтобы заметить их на фоне кожи. Опираясь на края ванны, Ник поднимается. Голым идет в комнату, а поверхность зеркала отражает его одрябшее, семидесятилетнее тело. Надевает брюки, рубашку, завязывает красный итальянский галстук.
Хотя его костюм сшит из толстой фланели, на июль в Рейкьявике это самая подходящая одежда. Когда он выходит из гостиницы "Борг", его щеки овевает прохладный утренний воздух. Перед отелем стоит ряд черных "бентли". Ник какое-то мгновение раздумывает, а не подъехать ли на каком-нибудь из них, но отказывается. Трость с серебряной ручкой стучит по тротуару. Город состоит из низких, разноцветных домиков, и место, куда направляется Ник, выстроенный из графитового бетона стадион "Лаугардалсхёлл" по сравнению с ними кажется кораблем, покинутым космическими пришельцами. Уже издали он видит, что перед входом клубится приличных размеров толпа; но хватило, чтобы он взмахнул своим VIP-билетом, чтобы к нему подбежала черноволосая девушка и направила вовнутрь, в зрительный зал. Она проводит Ника уважительно, с каким водят стариков.
