— Там возле железной дороги большое озеро. Оно облегчит нам выход на аэродром.
— Если так лучше, будем заходить с озера, — согласился командир.
Через минуту-другую опять голос штурмана:
— Курс на цель триста двадцать, скорость полета двести восемьдесят, снос влево — десять.
— Понятно! — ответил Белоусов и подумал: «Браво, Петр Семенович, все идет как по расписанию...»
Приближалась цель, росло напряжение экипажа. Самолет летел с притушенными огнями в кромешной мгле. Моторы выбрасывали из выхлопных труб снопы бело-розовых и голубоватых искр. Земля казалась мертвой, а ведь она, как и люди в полете, наверное, была в напряжении от огромного гула воздушных кораблей. Сидя спиной к летчику, штурман что-то записывал в бортжурнал. Иногда он резко отрывался от своего занятия и смотрел по сторонам.
— Сзади, ниже нас, приближается истребитель! — закричал стрелок Карнаев.
Резким движением рулей командир увел бомбардировщик в сторону. Тут же он приказал:
— Выяснить, что за самолет!
Вскоре подал голос Поляков:
— Ошибка, товарищ командир. Сзади и ниже не один, а два наших самопета «топают».
— Всем быть настороже, точнее докладывать обстановку! — скомандовал Белоусов и стал выводить корабль на прежний курс.
Ночь была темная. Чтобы удержать тяжелую машину в устойчивом положении, летчику нужно было то и дело нажимать на педали управления и не упускать силуэтик самолета с линии искусственного горизонта. Пока все шло хорошо. Через несколько минут корабль будет над аэродромом Алакуртти, и тогда начнется настоящее испытание нервов.
Впереди показались первые светящие бомбы, сброшенные над аэродромом. Они распустились перед бомбардировщиками, словно красные и золотые цветы фейерверка. Корабль приближался к цели, и Белоусов искал впереди какой-нибудь ориентир, чтобы, ухватившись за него, повести самолет в центр огненного кольца. В это время по всем кабинам полетело знакомое, но каждый раз взбудораживающее весь экипаж слово:
— Боевой!
Тимохин, наклонившись вперед к своим механизмам, зорко всматривался в пожар сквозь сетку прицела. Летчик старался как можно точнее выдерживать курс... И как-то сразу вокруг самолета появились разрывы снарядов. Множество их — красных, фиолетовых.
— Справа одна, две... пять шапок, сзади — восемь, — считал вслух радист Поляков.
— Перестань считать! — нервно закричал летчик.
Попав в самую гущу зенитного огня, Белоусов только сейчас понял, что допущена оплошность с заходом на цель. Сейчас экипажу нужно было пройти заградительный огонь зениток железнодорожной станции и только потом достичь аэродрома. Тимохин в эти секунды, казалось, не думал об этом и ничего не замечал вокруг. Время от времени он подавал голос:
