Затем пошли слезы. Я зарыдала в голос и начала умолять Алиева остановиться. Я просила и просила до тех пор, пока совсем не выбилась из сил. Голос был уже сорван, а сил не осталось, мир вокруг начал тускнеть и в какой-то момент даже боль перестала быть такой яркой и тогда я замолчала. Перестала кричать, только, кажется, по-прежнему продолжила плакать.
Мой Алан не мог так поступить… мой Алан был другим, я влюбилась в другого человека! Он был добрым, самым добрым человеком из всех, кого я когда-либо встречала, а монстр, что терзал меня сейчас… это был кто-то иной, и я никогда не была с ним знакома. До сегодняшнего дня.
Я ни за что не смогла бы сказать, сколько длилась моя экзекуция. Может быть, минуту? Пять минут? Час? Несколько часов? Не знаю. Время для меня перестало течь в привычном порядке, а в голове остался только странный гул.
Было ли мне больно сильнее когда-либо за всю мою жизнь?
Нет. И дело было не только в физической боли, хотя, мне казалось, что на коже спины и ягодиц не осталось живого места, мне представлялись картины того, что там осталось одно лишь кровавое месиво, но душевная боль… она была в тысячу раз сильней.
Это ведь был не незнакомый человек. Это был не враг. Это был мой любимый мужчина, который клялся оберегать, защищать, любить и делать счастливой. И так до конца наших с ним дней.
Я сама его выбрала. Я впустила Алана в свою жизнь, я поверила ему, хотя меня предупреждали, что он – не лучшая кандидатура и мне есть, чего опасаться. Но я не верила. Я не слушала, потому что думала, что моему сердцу виднее и оно не подведет, не ошибется.
Ошиблось.
Ошиблось, иначе я бы сейчас не ползла на карачках на свой «собачий коврик», задыхаясь от боли и мечтая умереть, перестать существовать, только бы не помнить о том, что только что произошло. Ошиблось, иначе я бы не смотрела в злые, черные глаза напротив, что были наполнены лишь ненавистью и презрением ко мне. Ошиблось, потому что Алан не любил меня в ответ также сильно, как я его, если вообще когда-либо любил. Ошиблось, иначе он не ушел бы наверх молча, так, словно сегодня выдался рядовой, тихий и спокойный вечер, оставив меня тихо выть на холодном полу гостиной голую и истерзанную.
Я потеряла счет времени и перестала понимать, где и зачем нахожусь. Свернувшись в клубок, я продолжила плакать, лежа на «своем месте», наблюдая за тем, как очертания камина, что находился напротив, постоянно расплываются и не желают оставаться четкими ни при каких условиях.
