– Ну, чего стали! – вскинулся на них капрал. – Ишь обрадовались! Поболтать захотелось?.. Смертника вот-вот приведут, а могилы нету... Лунку выкопали?.. Начешут мне из-за вас холку. Копай, копай давай! Нечего лодыря гонять!..
– Мы и так копаем, господин капрал, – примирительно сказал первый солдат и сильным ударом кирки отколупнул кусок зеленоватой глины. – Дожили... были солдатами, а теперь могильщиками заделались... Ну дела!..
Работа закипела вовсю, капрал остался доволен.
Могильщиками, говоришь, – помягчев, возразил он. – На то и война... Солдат, куда его ни поставь, завсегда солдатом останется... Что в окопе, что в запасе, что в лазарете... Наше дело не рассуждать, а сполнять приказ... Скажи спасибо, что припоздали они... А пришли бы аккурат в четыре?.. Что тогда?.. Э-эх, забодай их петух!.. Сколько лет служу, первый раз вижу, чтобы ввечеру вешали!..
Капрал злобно покосился на виселицу. Стояла она прямая, зловещая и будто грозила своей вытянутой рукой землекопам. Петлю слегка колыхнуло ветром, капрал вздрогнул и отпрянул. Перед глазами чуть не до самого горизонта без конца и без края простиралось воинское кладбище, в глазах зарябило от длинного ряда белых крестов, капрал досадливо отвернулся, но и тут взгляд его уперся в кладбище – неухоженный сельский погост с поросшими бурой травой могильными холмиками. Капрал плюнул и выругался.
– Тьфу, напасть! Куда ни глянь, везде мертвецы да упокойники!..
Со стороны села, подернутого серой пеленой тумана, пахнуло сыростью и холодом, оттуда слышались голоса, скрип тележных колес, рев скотины. Капрал поднял глаза, увидел мутное белесое небо да пробитую снарядом луковку сельской церквушки, и такою тоской сжало вдруг сердце, что и жить ему не захотелось. Не заметил он даже приближающегося офицера, который, шагая по тропке, направлялся прямо к ним, а заметив, тут же встрепенулся и хрипловатым, непрокашлявшимся голосом поторопил землекопов:
– Живей, живей, братцы, их благородие пожаловало... Того и гляди, смертника приведут... Скорей бы все позади! А и верно, не солдатское это дело!..
Офицер шел какой-то странной, упирающейся походкой, будто идти ему не хотелось, а ветер насильно толкал его в спину, тянул за полы длинной шинели. Был офицер невысокого роста с коротко подстриженной темно-русой бородкой, ни дать ни взять ополченец, хотя молодой, лет тридцати – тридцати пяти, не больше. Приблизившись, он пугливо воззрился на виселицу огромными навыкате карими глазами, сиротливо торчащими из-под глубоко надвинутой на голову каски, пухлые мальчишеские губы его скривились страдальческой гримасой, руки повисли как плети.
