Миссис Эрнандес боялась, что потеряет и еще не родившегося ребенка, но Бог миловал. Анибала крестили вскоре после похорон, а затем фабрика в Катаньо закрылась, и мистер Эрнандес снова переехал с семьей в Ла-Перлу, где Анибал и провел первые годы своей жизни. Матери его тогда было двадцать три. Морщинки вокруг глаз появлялись уже не только от смеха. Мистеру Эрнандесу снова посчастливилось найти работу в Катаньо, семья в очередной раз поехала туда со всем своим скудным скарбом, на сей раз надеясь, что навсегда.
Работа оказалась постоянной. Много лет все шло хорошо: мистер Эрнандес считал свою жену самой красивой женщиной на свете, она отвечала ему пылкой любовью, дети — Анибал и Мария — росли.
Когда его все же уволили, миссис Эрнандес предложила уехать с острова на материк, в город. Денег на один авиабилет у них хватило. Захватив с собой жареную курицу и армейский плащ — по слухам, в городе было холоднее, чем в Пуэрто-Рико, — мистер Эрнандес улетел.
Со временем он нашел работу в порту и послал за миссис Эрнандес и одним ребенком. Она взяла с собой Марию, потому что девочке, по ее мнению, нельзя оставаться без матери. Анибала поручили заботам бабушки. Три с половиной года спустя он воссоединился с семьей.
А еще полгода спустя его тело нашли в подвальной комнате жилого дома.
По лицу миссис Эрнандес бежали слезы, она еще раз горестно и безнадежно вздохнула. Клингу хотелось только одного — убежать из квартиры, в которую прокралась смерть.
— Мария, — проговорила она сквозь рыдания, — Мария приучила его.
— Ваша дочь? — спросил недоверчиво Клинг.
— Моя дочь, да, моя дочь. Оба они наркоманы. Они…
Слезы мешали ей говорить. Полицейские ждали.
— Ничего не понимаю, — наконец сказала она. — У меня хороший муж. Он работает всю свою жизнь. Он и сейчас, когда мы говорим, тоже работает. А что я плохого сделала? Разве я учила дурному своих детей? Я учила их ходить в церковь, я учила их верить в Бога, я учила их уважать родителей. — Потом добавила с гордостью: — Мои дети говорили по-английски лучше всех в barrio[2]. Я хотела сделать их американцами… Американцами. — Она покачала головой. — Город дал нам много. Работу для мужа. Чистый дом. Но город одной рукой дает, а другой берет. Все это, сеньоры, — чистую ванну, телевизор в гостиной — я отдам, чтобы вернуть то время, когда мои дети играли в тени форта.
Она прикусила губу. Почти до крови, как показалось Карелле. Потом выпрямилась на стуле и продолжала.
