— Милая, не мечись так, я знаю, что тебе больно. Не плачь. Прошу, потерпи немного.
Я не открывая глаз чувствовала как меня приподнимают, льют какую-то сладкую жидкость в рот и снова проваливалась в темноту.
Иногда становилось нестерпимо жарко и от этого было еще больше больно. Я дергала ногами стараясь отодвинуть источник тепла подальше.
— Поешь, милая, — просил тот же голос, — немножко. Тебе нужно набраться сил и выздоравливать.
Я отворачивалась, мою голову осторожно поворачивали в нужную сторону и вливали что- то остро пахнущее и соленое. Я отплевывалась. Жидкость была ужасно противной.
Голос рассказывал, что в этом году на удивление теплая осень и в саду огромный урожай яблок и сладких груш. Что я должна обязательно попробовать хоть одну. Иногда он пел, напевал что- то непонятное мне, длинное и заунывное, потом тихо смеялся и говорил, что это его колыбельная для меня, жаль, что я его не слышу. Но я слышала. И снова рассказывал про сад, про цветы, которые спрячутся потому, что скоро придет зима. Про фонтаны. Про птиц которые поют о любви сидя на фруктовых деревьях. Рассказывал о ягодах атраа- ягодах любви. Когда двое счастливы, они кормят друг друга этими ягодами и целуются, говорил мне голос. Иногда голос был сердитым, он тихо ругался на какой- то совет, говорил, что лучше знает, но не слушать совет нельзя.
Мне нравился этот низкий с хрипотцой голос. Потому, что хоть немного, но он отгонял боль. Боль была постоянной, не острой, но сильной, выматывающей. Болел живот, болели ноги, почему — то в районе колен, болела спина и шея. Я открывала глаза, смотрела на странный потолок, откуда- то я знала, что правильный потолок белого цвета. А этот был неправильным: не белым. Разрисованым и позолоченым.
Потом уставала от боли, снова закрывала глаза проваливаясь в никуда, там, в теплой темноте было не больно.
Однажды мне стало холодно, так сильно холодно, как будто меня положили в ледяную воду. Я поняла, что умираю.
— Я умираю, — сказала я голосу, — жаль.
Голос возразил:
— Как ты можешь умереть, ведь ты такая сильная, и столько времени боролась. И я обещал, что не дам тебе умереть.
— Не, слабая, — возразила я, выдохнула последний воздух из легких, вдыхать сил уже не было.
— Не смей! — закричал на меня голос, — дыши! Инга! Инга, прошу тебя!
Все верно, мысленно согласилась я с голосом. Инга это я.
Меня тряхнуло, боль снова ожила, обрадовалась, прострелила все тело сверху донизу. Я вдохнула и открыла глаза.
