Записки из «Веселой пиявки» | страница 24



Не успел Виталий Иосифович оплакать творóг, уступивший место твóрогу — реклама развеяла сомнения в допустимости ударения на первом слоге до такой степени, что и лексикографы сдались и дали в словарях место уродцу, — как с экранов поперла свеклá. Уже и милый телевизорный доктор, чья фамилия твердит о любви, сообразно с каковым обстоятельством его обожают все женщины от пятидесяти и далее, рассказывает о целебных свойствах этой самой свеклы. Кстати, здесь уместен монолог Елены Ивановны Затуловской, беззвучно произнесенный во время прополки моркови (вроде бы такие называются внутренними). Надо думать, что слово «кстати» требует от автора — в данном случае Виталия Иосифовича, — чтобы Елена Ивановна произносила этот внутренний монолог, пропалывая свеклу, но она-то пропалывала именно морковь, и тут уж деваться некуда: истина дороже. Пусть это будет

Отступление № 2

МОНОЛОГ ЕЛЕНЫ ИВАНОВНЫ ЗАТУЛОВСКОЙ ПРИ ПРОПОЛКЕ МОРКОВИ

Ну скажите на милость, кто бы мог подумать, что вполне московская дама, городская до кончиков чего-то там, на шестом десятке станет дергать сорняки на морковной грядке и не роптать, а ПОЛУЧАТЬ ОТ ЭТОГО УДОВОЛЬСТВИЕ? А бывало... Что бывало? Остановишь с девчонками, скажем, «Чайку» и — водиле: «Шеф, до чучела дотрясешь?» А тот: «Падайте, мётлы!» А кто сейчас помнит, что чучелом памятник Марксу называли? Пиво пили в «Улитке», что возле «Польской моды», но чаще на ВДНХ. ВДНХ перед Олимпиадой восьмидесятого — чистый восторг! Пусто! Вот тебе блинчики, вот чебуреки, а вот шашлыки — и все без очереди. Зачистили столицу власти, зато москвичам раздолье. А в двух местах диковинка: шведский стол. В «Космосе» и «Москве». Платишь пятерку — и жри от пуза. Но — без выпивки. За нее отдельная плата. Славный был грузинский ресторан на Кржижановского, теперь уж не вспомнить, как назывался. А в «Берлине», который потом стал «Савойем», в центре зала — бассейн с карпами. На какого покажешь — того тебе и приготовят. Я как-то чуть в воду не упала, выбираючи. А то сядешь на двадцатый троллейбус от Белорусской — и в Серебряный Бор, на третий пляж. Там вроде получше, чем на первых двух, но на тех я не бывала. А в загородных кабаках пели Шуфутинский и Звездинский, в ресторане «Русский» Центра международной торговли на Красной Пресне — цыгане... Центр этот — удар поленом по башке. Стеклянные лифты, дворцы-туалеты с невиданными унитазами и раковинами, где — подумать! — мочой не пахнет вовсе, а, напротив, несет хорошим парфюмом от снявших на время погоны проституток, что толкутся там, обмениваясь советами и впечатлениями о штатниках, бундесах, френчах, финиках, югах... Был там мэтр Валера, компашка богатеньких веселых парней — в том числе четверка голубых, и все к ним очень хорошо относились, ребята славные. Еще по субботам снимали номер в Сандунах, четыре-пять подружек. Женька и Роберт — и тебе пространщики, и банщики, и, если надо, массажисты. И так неделя за неделей, месяц за месяцем. И ведь что удивительно, сейчас мне вот эта долбаная морковка куда как дороже...