Одна из его племянниц, мадмуазель Сеголен Барбье, француженка, унаследовала огромное состояние Джеймса Маршалла Уилтона. Очень острый и несоразмерный нос, а также длинные худые ноги придавали ей сходство с цаплей, голос у нее был при этом писклявый, и она негромко гундосила.
В сопровождении двух архитекторов, подрядчика, маклера и поверенного, человечка в красных пятнах, к которому она питала слабость, Сеголен Барбье впервые приехала на виллу «Нут» в марте 1995 года. Подрядчик и архитекторы ахнули от ужаса, обнаружив грибок, и встреча была назначена на следующей неделе в кабинете поверенного. Тем временем составили сметы и подсчитали стоимость участка, и оказалось, что ассенизация виллы потребует астрономических сумм, не считая общего ремонта и неизбежной модернизации. Арендной платы явно не хватит для покрытия расходов, и игра не будет стоить свеч, тогда как земля, напротив, обладала весьма значительной стоимостью. Если на месте виллы построить роскошное здание, захватывающее и лужайку, которую глупо оставлять неиспользованной, это принесло бы изрядный доход. Архитекторы горячились, рисовали на скорую руку, жестикулировали, говорили о захватывающей панораме Марны и зелени. Маклер потирал руки, упоминая о налоговых выгодах. Поверенный тоже производил расчеты и подчеркивал, что, учитывая объем наследства, расходы на строительство, даже значительно завышенные по сравнению с первыми выкладками, не будут представлять никаких проблем. «Селена»/«Нут» свой век отжила, ведь ничто не вечно под луной.
Поверенный, которого поддержала Сеголен Барбье («Дом принадлежит мне, и я доведу это до всеобщего сведения: сами потом выпутывайтесь…»), сумел весьма удачно расторгнуть договор об аренде, и жильцы съехали без возражений, при минимальной компенсации убытков. К тому же Моник Лаланд получила возможность снять квартиру коллеги, расположенную очень близко от места ее работы, а Ив Клавер привык выкручиваться из затруднений и никогда слишком долго не занимал одно и то же жилье. Поэтому он уехал вместе со самой скудной мебелью и чемоданом в темных пятнах, а Моник Лаланд перевезла свои большие кресла, провонявшие сигаретным дымом, и свой аккуратно упакованный телевизор. До чердака крысы не добрались, и там все оставалось нетронутым, а приклеенные ярлычки уже начинали желтеть. Сеголен Барбье, ее поверенный и маклер никак не могли распродать египетские древности и документы, сложенные на чердаке, но затем нашли наконец покупателя — музей большого провинциального города. Мадмуазель Сеголен Барбье могла бы продать мумии гораздо выгоднее в те времена, когда их стирали в порошок для приготовления афродизиака, но об этой детали она не знала, и главное, изменилась сама жизнь.
