Жюльетта Муан еще немного прожила в квартире на вилле «Нут», после чего обосновалась в доме престарелых недалеко от Со, где с наслаждением мучила аудиторию нескончаемыми повторами, которыми сыпала без перерыва.
* * *
В это же время, на одной немецкой вилле, Хуго Дегенкамп выпил яду, дабы избежать унизительной дряхлости весьма преклонного возраста. Мужественная смерть, достойная древних, которую хорошо бы понял господин Феликс Мери-Шандо. Перед этим поступком Хуго Дегенкамп даже решил побриться. Он во всем проявлял характер.
Тогда-то и началась долгая старость Антуанетты: она осталась там же, где они жили вдвоем, одна посреди книг, рисунков и воспоминаний. С возрастом ее любовь к сильным духам переросла в неумеренную страсть, и она буквально разорялась у «Герлена». Постепенно теряя обоняние, она забывала обо всяком чувстве меры, и при ее приближении люди иногда застывали как громом пораженные.
— Es ist zu viel, — говорили ей подруги.
— Wirklich?[7]
И она удивленно смотрела на них старыми оливковыми глазами.
* * *
Иммунитет у Седрика заметно ухудшился, и количество некоторых клеток сократилось до четверти нормы, так что пришлось пройти лечение, чтобы не подхватить пневмоцистис каринии — частую причину смерти среди больных СПИДом, а затем каждый месяц делать специальную сложную ингаляцию. Хотя лекарство и препятствовало слишком быстрому распространению вируса, оно также сдерживало образование кровяных телец в мозговом веществе. На Седрика навалилась огромная слабость, вскоре он уже не мог стоять в парикмахерской на ногах, и пришлось уйти с работы, после чего ему всего полгода выплачивали зарплату, а затем он должен был жить на пособие. Тем не менее, благодаря приятелю, он устроился мастером по парикам в Театр дю Шатле — платили мало, но можно было работать сидя. Актеры и танцоры были с ним особенно любезны, но, несмотря на эту душевную атмосферу, ему иногда приходилось обслуживать до двадцати пяти париков в день — такое положение вещей, в сочетании с дорогой от дома до Парижа, его изматывало. По воскресеньям он отсыпался, все же порой находя в себе силы написать матери.
Дорогая мама,
надеюсь, у тебя все по возможности хорошо. А у меня все очень хорошо, я больше не работаю парикмахером и нашел себе место гораздо интереснее во всех отношениях. Теперь я часть огромного ансамбля Театра дю Шатле и без конца укладываю прически… Это потрясающе, и работа мне очень нравится. Одним словом, я поднялся по социальной лестнице. Надеюсь, ты больше не страдаешь от своего ревматизма, и я с радостью приеду повидать тебя летом. Береги себя, мама. Целую тебя от всего сердца.
