В Шарантоне лейтенант Хуго Дегенкамп, служивший писарем в одном из кабинетов, открывал ящик своего стола, где хранил очерки Вальтера Беньямина и другие тексты, осужденные властями, и, грызя карандаш, строил планы дезертирства, которые, как он сильно опасался, обречены были так и остаться иллюзорными. Это был северный немец, худощавый, астеничный и молчаливый, в котором горела пылкая страсть — ненависть к нацизму. Его мобилизовали, подобно множеству других, и, благодаря знанию французского, пусть вычурного, чопорного и старомодного, прикомандировали к юго-восточному отделу «Большого Парижа». По воле судьбы ему выпало управление особым сектором на кладбище Иври, отведенном для казненных немецких дезертиров и солдат вермахта, кончивших жизнь самоубийством. Их оказалось больше, чем можно было ожидать, и порою Хуго Дегенкамп задавался вопросом, не пополнит ли и он сам когда-нибудь их ряды.
* * *
Жан Бертен дорожил «Селеной», хотя она почти не приносила дохода. В колоннах ее портика и в самшитовой террасе ему виделся идеальный венец долгих усилий, и, опасаясь реквизиции, он сближался с оккупантами, подсовывая то бутылку, то целый ящик «Эсмеральдины» по итогам точной оценки ситуации. Бертен знал, что, хотя нередко рука руку моет, часто выходит так, что правая не ведает, что творит левая. Он приглашал к себе офицеров и сам отвечал на их приглашения, покупая за кофе и ликер свободу «Селены». На других окрестных виллах уже помещались клуб, столовая и жилье, выделенное офицерам. В одной из этих квартир Хуго Дегенкамп тайком принимал свою французскую любовницу Антуанетту.
Линии не всегда были параллельными: случались двусмысленные пересечения, но только не в том, что касалось приверженности нацизму или его неприятия.
Кое-кто утверждал, что война закончится «черте как», допуская даже долгосрочное рабство. На улицах без конца тянулись очереди за хлебом, бечевками, иголками. «Это все фрицы! Все фрицы!» — слышалось, когда бутылки оставались пустыми, а кошелки — осиротевшими.
* * *
— И ты предлагаешь мне это так… спокойно?.. Разве так говорят?
— Да, именно так. Совершенно спокойно.
— Ты хорошо подумала?
— А ты?
— Да что ж это такое!.. Ты хоть знаешь, что будет, если нас поймают? Знаешь, что это означает — прятать немецкого дезертира?.. В глазах нацистов… а, впрочем, и французов?
Она знала.
* * *
Зима 41–42 годов выдалась страшной, топлива не хватало. Темное сердце «Селены» в котельной молчало, по венам ее труб больше не циркулировало тепло, вилла оставалась холодной, точно покойница. Все дрожали в ознобе, а некоторые — от страха.
