Лысому Селестену Мерсье не хватало изящества, столь ценимого романтическими самоубийцами: ниспадавшая прядь не прикрывала ноздреватого фиолетового баклажана, торчавшего изо рта. Глаза вылезли из орбит, руки вцепились в жилет с тоненькими венками из анютиных глазок, а на гульфике проступило пятно. Селестен Мерсье казался настоящим, будто восковой манекен. Когда его обнаружили пришедшие за стремянкой маляры, в большой луже мочи на буковом полу уже утонули две мухи.
Анжель Мерсье устроила мужу весьма приличные похороны, слегка укороченные из-за дождя. Раздел имущества позволил ей уехать в Санс к одной из своих кузин, где она, нисколько не нарушая стиля, играла роль бесплатного приложения. А Мариетта ушла харкать в суп каким-то другим хозяевам.
* * *
— Торги были бурными, но в итоге ее продали по дешевке…
— В общем… хватит лишь расплатиться с кредиторами, а это все же немало.
— Напротив, кажется, они даже не смогли погасить долги. И если он хочет ее сдавать…
— Он хочет ее сдавать.
— Тогда не нужно упоминать о… э… несчастном случае.
— Полноте, здесь все об этом знают… Бедняга Мерсье… Но в наши дни больше никто не верит в призраков.
— А что это за человек?
— Биржевой игрок. Кулисье. К тому же сволочь: только и думает, как бы увеличить имущество. Живет на улице Ришелье. Уже припас себе на старость дом в Тессене. Летом его сдает. Еще у него доходный дом в 19‑м округе — паскудная казарма: предлагает за бесценок мелкой сошке, сортир на площадке. Но теперь-то уж роскошная вилла…
Так беседовали двое прохожих, которые медленно шагали вдоль железнодорожных путей, то и дело отбрасывая кончиками тростей щебень.
Между тем новый владелец, улыбаясь лошадиными зубами, делал подсчеты, пока рядом в чашке стыл кофе. Глаза Жоашена Супе, близко поставленные и суровые, как у лебедей, блестели от удовольствия. Начав в четырнадцать мальчиком на побегушках, он меньше, чем за пятнадцать лет, по собственным словам, «вырыл» себе гнездышко. Гнездышко с толстыми бархатными шторами и устилавшими пол персидскими коврами, которыми он гордился так же, как и картинами с цветами в рамках из толченого золота, украшавшими стены. Он обожал недвижимость. А еще ему нравились коммивояжерские каламбуры — столетние прибаутки, счастливо маскировавшие его безудержную алчность.
У мадам Супе, жизнерадостной и коротконогой, была в 13‑м округе читальня, и дела шли хорошо, поскольку хозяйка знала все книжные обложки назубок. Она осуждала гражданский брак, контроль рождаемости, гомосексуализм, любовь к животным и, говоря о своей матери, называла ее «моя мамаша».
