— И все это с обеих сторон! И с обеих сторон — опухоли в мозгу!.. От отца к сыну!.. Ах, как я боюсь этого страшного наследства…
Вместо того чтобы помогать ему в жизни, мощный напор завышенной самооценки, противостоявшей комплексу неполноценности, вынуждал преодолевать самого себя, при том что сам он так и не смог состояться. Рафаэль коллекционировал знаменитостей, имена, марки, хотел блистать, нравиться, но при этом ужасался той пустоте, что гудела за хрупким фасадом, который он для себя воздвиг. Рафаэль сыпал остротами, украденными у шансонье, заголовками, подсмотренными в «Who's Who», и в этом человеке поразительно сочетался конформистский запас готовых идей с некой самобытностью. Неистово цепляясь за самую внешнюю поверхность вещей, он холил и лелеял, чаще всего за счет других, элегантность, слишком уж подчиненную современной моде и потому неподлинную. Поэтому он нередко появлялся в двухцветных оксфордах и слегка наклоненной панаме или федоре на покрытых лаком волосах. Несмотря на весь шик и немного расхлябанную походку, в нем было что-то взаимозаменяемое, как у тех, кого можно с равным успехом нарядить священником, хирургом, клоуном или генералом, и особенно у тех, кого можно вообразить у стойки портье какого-нибудь гранд-отеля.
Можно было предположить в нем мерзкую душонку, и людей нередко смущало, каким угодливым и даже подхалимствующим он выглядел, обращаясь к богачам. Если что-то или кто-то не служили ему для определенной цели, он впадал в уныние и становился агрессивным. Рафаэль с удовольствием изводил тех, кого, по собственным словам, любил. Клэр не годилась для этой игры, и в результате возникало напряжение, а также, невзирая на грубую лесть, в воздухе витала какая-то отрава. Речь шла не о сексе, а о деньгах, причем всегда в одностороннем порядке: Клэр играла роль банкира при мужчине, который без конца жаловался на жизнь. Оставаясь наедине с Тай-фуном и Па-чу-ли, она цинично высказывалась об этом взбалмошном и зловредном альфонсе. Но порою их странная связь казалась ей, напротив, прекрасной и она повторяла про себя стихи анонима эпохи барокко:
На большее рассчитывать не вправе,
За тенью дымки следовала страсть…
Она чувствовала, как разрывается между презрительным гневом, жалостью и своего рода материнским чувством, которое прежде испытывала только к животным, но ее также привлекала романтика пограничного положения. Быть может, в этом было что-то еще, помимо несбыточной мечты — пророчество сивиллы, путь к тому, кто уже находился у врат небытия. Сама исполненная жизнерадостности, в глубине души Клэр усматривала в ипохондрии Рафаэля словно бы обещание, предвестие гибели, которое должно было сбыться и отказывало ему в праве на выживание.
