Ей хотелось напиться пьяной и просидеть в таверне до утра, слушая простые деревенские разговоры об отёле и сортах винограда, разглядывая редких путников, загнанных в таверну грозой и наслаждаясь крохой иллюзорной свободы. Наверное, Медному уже доложили и куда сбежала принцесса, и сколько выпила, и кто как на нее посмотрел. Но Медный, благослови его Светлая, доверяет ей — темной, полоумной девчонке. Зря. Завтра приедут настоящие маги, объяснят ему, что она никакая не сумрачная, а самая настоящая темная, что место ей — в монастыре на острове Прядильщиц, что доверять ей нельзя, что все гадости из газет — чистая правда…
«Но ведь шер Бастерхази — темный! — пробился сквозь тоскливую муть слабый голос надежды. — Даже в Конвенте есть темные! Может быть, шер Бастерхази возьмет меня в ученицы?..»
«…и вместо острова Прядильщиц я попаду в рабство к темному колдуну. Будет у него не один слуга Эйты, а два. Две. Ширхаб!..»
— Эй, малыш, пить не закусывая — нехорошо! — Волосатая рука знакомого толстяка выдернула у нее из рук полупустую кружку и вместо нее сунула тарелку с бараниной и огурцом-переростком. — Ешь, вон худой какой! Таких тощих Медный в армию не берет…
Толстяк говорил еще что-то ободряющее, но Шу не слушала его, не ела благоухающую чабрецом и чесноком баранину — в сумбуре грозы за окнами ей померещилось что-то чужое, страшное. Что-то — или кто-то?! Внезапный, иррациональный ужас придал ей сил: ровно столько, чтобы стать невидимой, неслышимой и всеми забытой. И толстяком тоже — он замолк на полуслове, подозрительно вгляделся в «пустой» темный угол, пробормотал что-то о вреде пьянства и, почесывая бороду, вернулся за общий стол. А Шу порадовалась, что тарелка с бараниной тоже попала в область чар: ужас ужасом, но она трое суток толком не ела!
Через минуту, когда от баранины осталась кость, а от огурца — огрызок, Шу поняла, что ничего ей не померещилось. Там, на дороге, был хищник страшнее всех шаманов, вместе взятых. Его огненно-лиловая аура давила мощью, обжигала, манила и отталкивала, заставляла замирать от страха пополам с восторгом. И Шу догадывалась, кого принесли гоблины: темный шер Бастерхази так спешил исполнить свой долг, что пожаловал не завтра, а сегодня. Проклятье. Только бы ему не пришло в голову зайти в таверну! Но с ее удачей — вряд ли.
Облизав пальцы, Шу вытерла их о подкладку куртки, тщательно утерла ею же лицо — морщась от отвращения к собственным манерам, но встретить темного шера с грязными руками и лоснящимися от жира щеками? Проще умереть!
