— Добрых снов, Шу, — в тон грому пророкотал Медный и ушел.
Шу вернулась к столу, оглядела фрукты, пирожные, паштет, — и снова к горлу подкатила тошнота. Поварские изыски воняли ненавистью, в точности как слуги и домочадцы гостеприимного шера, как сам шер, в доме которого остановился Медный.
Шу не понимала — почему? Разве она сделала что-то плохое? Разве она виновата в том, что она — сумрачная, а не светлая? Почему газеты пишут про нее гадости?
Перед глазами вновь замелькали заголовки: «Ману Одноглазый возвращается?», «Кронпринц выражает соболезнования», «Совет министров обеспокоен темным влиянием на дофина». Фортунато почти успел убрать с ее глаз газеты. Он переживает за нее. Он верит в нее. Он ничего не может сделать — только убить ее. Из милосердия.
Живот свело голодной судорогой. Схватив кувшин с водой, Шу задержала дыхание и припала к горлышку. Вода лилась на руки, на платье, но не глоталась. Горло снова сжимал спазм. Проклятье! Если бы ей налили вместо воды ужаса и боли… Если бы она посмела их съесть — просто взять то, что плещется вокруг, само…
Она закашлялась от ударившей в нос гнилостной вони и швырнула кувшин в стену. Осколки осыпали ковер, за дверью послышалось нервное шуршанье — но лакеи не решились сунуться в логово к ужасной сумасшедшей колдунье, хиссову отродью.
Трусы. Лицемеры! Если бы зурги прошли ущелье и начали грабить долину, вы бы не требовали защиты у Конвента? Вы бы сказали темному шеру Бастерхази «пойдите вон, мерзостное порождение Ургаша, мы сами защитим свои дома и своих жен»? Ненавижу!
Следом за кувшином полетели тарелки с жарким, омлетом, паштетом и пирожными — жалкие, политые брезгливостью откупные. Нет. Обойдетесь! Подавитесь вашими подачками! Провалитесь вместе с вашей худой крышей и клоповой постелью! Я, ураган и буря, должна мириться с шепотками за спиной и брезгливыми взглядами бездарной деревенщины?!
Похоже, она думала слишком громко. Или думала вслух — за дверью стало тихо и пусто. Ну и ладно. К ширхабу их всех, и Медного с его утешениями тоже.
Содрав мокрое платье, Шу натянула бриджи, сорочку, схватила солдатскую куртку с капюшоном и вылезла в окно, прямо в куст жасмина. Сад шумел, трещал на ветру и отчаянно сладко пах древесным соком и цветами, сверху летели листья и веточки, путались в растрепавшихся волосах. Чулок зацепился за куст, там же слетела туфля — Шу дернулась, оставив на ветке клок шелка, содрала остатки чулок вместе со второй туфлей и побежала прочь, к дороге. Где-то неподалеку должна быть таверна. Там никто не знает ее в лицо, никто не будет бояться и ненавидеть. Быть может, там она сможет что-то съесть?
