- Да... Хотелось бы что-то строгое, неэмоциональное, без подробностей моей личной жизни, - хрипло говорю я, от неожиданности потеряв голос. И только сейчас понимаю, что совсем не хочу выносить сор из избы, не хочу, чтобы о причине моей смерти узнали все. Это сломает ему жизнь. Вот странно: он мою сломал, а я его не хочу. Может, именно этим проверяется искренность чувств.
- Прекрасно! - радостно восклицает старик. - Просто замечательно! Вы напишете его сами! И после вашей смерти мы опубликуем именно его. Обещаю. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моем слове и моих возможностях? Георгий все устроит так, как надо.
Даже обидно, что от минорного сочувствия сосед так быстро переключился на мажорные варианты. Какие-то извращенно мажорные, честное слово!
- Так! - Михаил Аронович потирает руки в предвкушении. - Сначала бульон, волшебный, куриный, по рецепту вашей бабушки. Потом чай с малиной и пирогом. А затем и некролог. Попробуйте на тысячу знаков.
- Дядя Георгоша постарался? - устало улыбаюсь я, покоряясь энергичному старику. Он не готовит сам. Рано утром приходит его приемный сын Георгий Михайлович и готовит отцу на пару дней. После смерти бабушки ее знаменитый на весь дом и всю родню куриный супчик смог повторить только он. Ни у Риты, ни у Галины Семеновны, ни даже у Сашки, обладающей мыслимыми и немыслимыми талантами, этот суп не получался. Выходило вкусно, сытно, но не так, как у бабы Лизы. А вот дядя Георгоша смог.
- Хорошо, - удерживаю очередную порцию слез. Пусть будет перерыв на обед. Наслаждаюсь большим куском яблочного пирога. А что? Потолстеть перед запланированной смертью все равно не успею. Неадекватно хихикаю, вспомнив Кэрролла: "От горчицы - огорчаются, от лука - лукавят, от вина - винятся, а от сдобы - добреют. Как жалко, что об этом никто не знает... Все было бы так просто. Ели бы сдобу - и добрели!" Я обожаю Кэрролла. Мне кажется, что его удивительные истории об Алисе - не просто кладезь мудрых мыслей, это сокровищница вселенского смысла.
Вспоминаю, как после отказа прописывать петельки и крючочки в прописях под вопли "Не получается, потому что я левша несчастная!" узнала от бабушки, что Кэрролл тоже был левшой. Она рассказала, что отец насильно переучивал его писать и вообще все делать правой рукой, от этого маленький Чарльз Лютвидж Доджсон стал заикаться. И пусть всемирная паутина кишит, как тараканами, самой неприятной о нем информацией, я его самая преданная поклонница. В девяностые договорились даже до того, что именно Кэрролл и был тем самым Джеком Потрошителем. Мы с бабушкой в это свято не верили. Тем более, ее муж, отец моего отца, которого тот не помнил, мой дедушка, которого я никогда не видела, увлекался фотографией, как и Кэрролл, один из лучших фотографов Викторианской эпохи.
