- Бунинские герои были счастливее нас, - сказала изящная женщина, а потом опять без перехода сказала другое: - Вот вы ведь поняли, почему я здесь.
Она так сказала, а он невесело усмехнулся: все хотят быть сложными натурами, но только так, чтобы в нужный момент обязательно оказаться понятыми.
- Я не сложная, - возразила она. - И я не хочу сложностей. Но и совсем простушкой не выходит. Хочется, чтобы кто-нибудь это понял.
- Не надо лгать, - сказал он, может быть, в отместку за свое завтрашнее прозябание.
- Вы, наверно, имеете в виду какую-нибудь свою знакомую, - возразила она.
Ему захотелось сказать, что между нею и его женой нет никакой разницы. Однако такое сообщение он не посчитал за признак хорошего тона, все-таки он не был племянником африканского вождя, мнимо поведшего свое племя по социалистиче-скому пути, отчего племянник смог оказаться в московской клинике рядом с Севой. Да и в связи с меткостью в ответах изящной женщины следовало раздражение поубавить.
- А вы не пишете трактатов? - спросила она. Он закашлялся и соврал. Потом сказал себе: вот так! А потом только вспомнил месяц ее рождения.
- Я сейчас попытаюсь вас изнасиловать, - взял он ее за руки.
- Значит, вы этого не сделаете, - сказала она.
- Для того и говорю, - недовольно буркнул он, отчего обоим стало весело.
- И все-таки вы очень похожи на того моего человека, - сказала она.
- Я он и есть! - снова буркнул он.
- Только не пишете трактатов, - напомнила она.
- Да ведь и тот не пишет! - сказал он, будто подлинно не был автором.
Она сжала его руку. Мир чем-то связан. Чем-то вроде круговой поруки. И ни за что не скажет закона, по которому живет. Может быть, сорок раз его уже открывали. Но, словно сговорившись, открытия игнорировали. Всякий вынужден открывать мир заново. Большинство - ложно. Кажется, всех это устраивает. Ему подумалось, уж не является ли избранник его жены тем человеком, по которому страдает эта женщина. Вечно ведь - кому-то все, а кому-то ничего. Он посмотрел вверх. Звезды отсутствовали. Небо затянулось толстым слоем ила. То есть обратилось дном. Вероятно, кто-то оттуда силился всмотреться в него, в нашего человека, как мы всматриваемся в глубинных рыб. Вероятно, он даже принимал его за звезду. Недурственно, коли так. Наш человек на всякий случай приосанился.
- Ночь морем была, и все реки вливались в нее! - сказал он строчкой западного поэта - в общем-то, продолжая манипуляции со Вселенной.
