Наверно, и ей передалась лихорадка. Она зябко поежилась. Он посчитал это концом. Встал со скамьи. Она оторвалась от темной стены.
- У вас очень похожие глаза! - неожиданно сказала она.
- Правый с левым? - спросил он, хотя понял, что она сравнивала с тем человеком, с которым у нее, вероятно, с сегодняшнего дня все осталось в прошлом.
- Нет, - серьезно сказала она. - У вас глаза такие же, как у человека, которого я люблю.
- Но он вас не любит, - сказал он, хотя знал, что слова ничего не исправят. Более того, слова принесут ему еще одну боль - ту, которая заставит осознать свое бессилие. Именно в бессилии все вернуть он говорил жене, что она ошибается, что новым своим избранником она не любима. - Мне кажется, - сказал он еще, - мне кажется, если мы останемся до завтра, то будем принадлежать друг другу как мужчина и женщина.
- У Бунина в "Солнечном ударе" это произошло гораздо скорее, неприязненно отозвалась она.
- Там это произошло едва ли не через три часа после встречи, - напомнил он, чувствуя ее неприязнь и моля лишь о том, чтобы она поняла правильно.
Она согласилась с доводом и зачем-то повторила конец его фразы: "...после встречи".
- Он не любит тебя, - сказал он.
"Он не любит тебя!" - говорил он, а жена с царственной грацией обнажалась, обвивала его собой, как бы безмолвно говоря: разве нелюбимая такова, разве она столь богата, что может так одарить?
И только потому он сейчас сказал печальной изящной женщине о возможности их близости и молил понять только это, потому что в ином смысле слова должны оскорблять.
- Если бы это произошло, - начала говорить она, но как-то несуразно сказала совсем иное. - Если бы он это понял!
Слова показались ему двоякими, но он уловил в них ту же боль, какую терпел сам, то есть для второго смысла, подразумевающего близость лишь в случае душевной чуткости того безвестного ему, но любимого ею человека, для этого смысла места не оказалось.
- Останьтесь до моего рейса! - попросила она. Он взял ее маленькую и без перстней руку. - Вы ведь все поняли как должно? - спросила она.
- А вы родились в марте? - спросил он.
- Значит, все поняли, - констатировала она с печалью, а ему до спазмы в сердце захотелось сказать о своем законе жене - законе, по которому она любила только его. И он кинулся в город, в его тусклые, притихшие и не очень чистые улицы, заглядывая враз во все окна всех домов, пребывая враз в центре и на окраинах, и во дворах, и в подъездах, и в квартирах, везде заставая жену с теперешним ее человеком и нигде ее не находя. Миг длился столько, сколько сжималось и разжималось сердце для сильного и очень болезненного толчка. И в конце его он, будто возвращаясь из города обратно, уже знал, что произойди все именно так, найди он ее и скажи об открытии, о своем законе, даже поверь она в него - ничего все равно не изменится, потому что никто в мире установлением истины не вернул время и события назад и никто в мире установлением истины не вернул себе любовь. Может быть, со временем и событием еще как-то бы получилось, но с любовью дело обстоит только так. Значит, все поняли, - повторила печальная изящная женщина, прибавляя с безнадежностью о том человеке, конечно, этого никак бы не понявшем.
